Мужчина неторопливо отхлебнул глоток из горлышка пузатенькой, коричневой бутылки и отрешенно уставился на портрет.
— Так, это… Екатерина на базаре нашла, и в" Сладкие Хрящики" привезла. Мне тогда семнадцать лет было. Отец умер, а старшие братья наследством делиться не захотели. Родительский дом к тому времени принадлежал старшему брату с многочисленным семейством, а…
— Мельница среднему брату отошла, а тебе достался кот, — вырвалось у меня само собой.
Степан вздрогнул и подозрительно посмотрел в мою сторону. Лазоревые глаза сияли мрачным вопросом.
— Да… Только не кот, а маленький, черный котенок. А, откуда вам это известно, Эмма Платоновна? — мягко зарокотал его чувственный бас.
— Да, так… Вспомнилось… Сказка такая есть, неужели не слышал?
Мужчина отхлебнул еще один глоток из бутылки и хмуро посмотрел на меня.
— Нет, не слышал я такой сказки. Все, что говорю истинной правдой является и произошло со мной десять лет назад. Мы с Катериной благодаря этому черному котенку, на городском базаре и познакомились. Она его украсть хотела, а я погнался за ней. Догнал, толкнул в спину, котенок из ее рук выпрыгнул и удрал. А она посмотрела на меня, улыбнулась и пригласила в соседний трактир. Я голодный был, уж наверное дня три толком ничего не ел. Предложение в тот момент, принимал не я, а мой голодный желудок. Вижу, баба конечно не молодая, да и не красавица, но есть то хочется… А в трактире, уже после первой рюмки, показалась она мне самой настоящей царицей. Милее и краше ее, никого еще не встречал. Я прямо так ей об этом и сказал. А она расхохоталась, спросила, что и замуж возьмешь? Я согласился. Да и как было не согласиться, если чувствовал, что без этой женщины и дня прожить не смогу!
Степан тяжело вздохнул и еще отхлебнул глоток из коричневой бутылки. Агафья Платоновна внимательно его слушала, даже подошла поближе к краю холста и смотрела на мужчину исподлобья.
— Мы в" Сладкие Хрящики", уже мужем и женой вернулись. Катерина постаралась, в тот же день нас и в городской канцелярии расписали, и соответсвующий ритуал в храме совершили.
Я посмотрела на портрет, тетушка согласно кивнула головой, подтверждая слова Степана.
— Началась моя семейная жизнь. Первые семь лет, я любил Катерину, словно в тумане был. Краше ее, женщин на земле и не рождалось! А уж, какая затейница была! Бывало не мог вечера дождаться, что бы поскорей в спальне, со своей Катериной оказаться. А чаще всего, сбегали мы с ней в лес и посредине дня. Какая работа на ум пойдет, если весь стастью пылаешь, — Степан отрешенно смотрел в одну точку и мечтательно улыбался.
— Ну, а потом, что случилось? — мой вопрос вытер с красивого лица мужчины мечтательную улыбку, словно мокрой, холодной тряпкой по нему прошелся.
Степан сердито засопел, закинул кудрявую голову назад, припал к горлышку бутылки, как помирающий от жажды путник. Его острый кадык ритмично резал воздух. В один миг бутылка стала пустой. Мужчина повертел ее в руках и осторожно поставил на ковер возле дивана.
— А потом весной, я копал по заданию Агафьи Платоновны, грядки под укроп и петрушку, на поляне под самым лесом. И наткнулся на многочисленные захоронения…
— Чего!? — я даже привстала с места, а мой голос охрип от волнения.
Агафья Платоновна, тоже казалось готова была покинуть свою клетку-портрет. Ее фигура заслонила собою стол, и казалось выпирает за холст.
Степан помолчал, с сожалением покосился на пустую бутылку возле своих ног.
— Многочисленные захоронения черных котят и кошек. Все они были без одной важной детали…
— Без головы! — выдохнула я потрясенно, вспоминая, как однажды одна допрашиваемая мной, солидная дама, утверждала, что ее соседка уничтожает всех черных кошек в округе, отрезая им головы. Тода я посчитала это бредом, и посоветовала даме обратиться к психиатру.
— Да, без головы, — согласно и печально кивнул головой Степан. — Я не стал трогать их останки, что бы не привлекать внимание жены. Грядку вскопал в другом месте, но на следующий день, с раннего утра отравился в город. Там нашел старую колдунью, которая и пояснила мне, для чего используются бедные, черные кошки. Все оказалось, очень просто! Приворот! Меня семь лет систематически подкармливали сомнительным отваром, а я и рад был! От колдуньи я еле выбежал, зажимая рот руками. За первым же углом, меня вырвало. С тех пор, я зорко следил за своей женой, питье и еду из ее рук старался не принимать. Туман из головы исчезал. Я теперь ясно видел, что Катерина из себя представляет. Старше меня, и не красавица… Но иногда меня тянуло к ней и без отвара ее колдовского, жалко было бросать женщину, которую столько лет любил… Умом понимал, что не любовь то была, а морок, но уйти от Катерины не мог. Вот тогда-то я и стал ей изменять, мстил наверное…
Степан виновато посмотрел на портрет и опустил голову, не выдержав пристального взгляда Агафьи Платоновны.
Я встрепенулась. Рассеянно погладила бронзовую статуэтку, с плечистым фавном и полуобнаженной, пышной нимфой.
— С тетушкой моей ты тоже из-за мести своей ненаглядной Екатерине, связался? А, с Юленькой, которая номер один? — мой голос звучал жестко и требовательно.
— Нет, Агафья Платоновна, мне как женщина очень нравилась. Она, ведь такая красавица была! — горячо воскликнул мужчина. Запнулся и резко замолчал, встретившись взглядом с черными, как бархатная ночь глазами, которые смотрели на него с портрета.
— Была, — тяжело вздохнул мужчина и закивал головой с сокрушенным, печальным видом. — Вы, уж простите Агафья Платоновна, что так о вас говорю…
Он открыл и закрыл рот, видимо подбирая нужные слова, но из горла вырвался лишь неразборчивый возглас, сильно напоминающий горестный стон.
Женщина на портрете застыла, словно каменное изваяние, только одинокая и крупная слеза медленно ползла хрустальной каплей по ее белоснежной, гладкой щеке.
У меня тоже запершило в горле, а глаза защипало от сдерживаемых слез. Только сейчас вдруг поняла, что наверное совсем несладко быть запертой в картине, когда недавно, жизнь вокруг тебя играла всеми красками полноценного бытия.
— Вот, мы и подошли вплотную к основной теме нашего разговора, — глухо просипела я, пытаясь незаметно смахнуть слезы ладонью. — Как по твоему Степан, кто мог отравить мою тетушку, на тех поминках?
Мужчина привстал со своего места, немного побледнел, а синие глаза кажется стали еще больше от изумления.
— Отравить?! — в его голосе было столько неподдельного изумления, что я сразу поверила в его искренность.
— Конечно, Агафью Платоновну, отравили. Тебе Степан ее смерть не показалась странной? Ну, сам посуди, людей на поминках было много, а ядовитый гриб только моей тетушке достался? Почему не тебе или твоей жене? Возможно потому, что Екатерине Васильевне, своего муженька травить было жалко, а вот оставшейся сопернице отомстить хотелось. Юленька то, из игры уже выбыла. Не зря твоя женушка, дверь в баньку лопатой подпирала! Кстати, эта вездесущая лопата и в этот раз свою роль сыграла. Меня интересует, кто ее не так давно, из зарослей крапивы достал и опять, как подпоркой воспользовался. Может быть это был ты, Степан? — мой голос гневно звенел.
Мужчина еще больше побледнел, а глаза потемнели настолько, что теперь казались почти черно-синими. Ноздри скульптурно вылепленного носа раздувались, а губы сжались в одну белую полоску.
— Кто, Агафью Платоновну отравил, мне не ведомо. Возможно, что и жена моя на такое осмелилась… Тут я вам, хозяйка не подсказчик. А лопатой дверь у бани, я подпер. За это готов понести наказание. Напрасно господин, начальник полиции уехали, сразу меня арестовать надо было, — сказал мужчина глухим басом и твердо посмотрел на меня, решительно вздернув квадратный подбородок с ямочкой посредине.
Такого ответа я не ожидала. Вот так все просто?
Дверь вдруг распахнулась широко, грохнулась о стену, задрожала, словно сильно ушиблась и заскрипев вновь захлопнулась. В кабинет влетела горничная Юленька. Глаза отвагой пылают, личико все кривится от сдерживаемых рыданий.
