Он крутанул ее и присел, кажется, на край кровати, а Амарин оказалась у него на коленях и его руки, скользя под майкой от поясницы вверх, тянули за собой податливую ткань, обнажая спину и живот. Теперь он целовал ее сильно и страстно, не отрываясь, проникая все глубже, сплетаясь с ее языком. Он тяжело дышал, и Амарин ощущала это дыхание всем своим прижавшимся к нему телом. Когда — то позаимствованная майка, слетев под сильными руками с нежного тела, на мгновение прервала это безумство губ. Контраст между горячими руками адмирала и прохладой комнаты, окутавшей голую спину девушки, ненужно трезвили сознание. Но вот он уже снова не отрывал от нее горячих и настойчивых губ. Мгновение — и спины ДейСоло коснулась другая гладкая ткань. А руки адмирала переместились со спины на живот, на грудь. Губы тоже оторвались ото рта и уже блуждали, рождая дрожь, по шее, прикусывая нежную кожу, и опасно и настойчиво спускаясь вниз. Остатки белья, карябая бедра, исчезли, увлекаемые сильными руками. На их месте Амарин запретила себе смущаться, разрешая делать с собой все — все... Но смотреть на адмирала не могла. Поэтому смотрела в глубь себя и поэтому так отчетливо заметила, как там, где — то в животе, снова расплескалось что — то, правда не золотое, а какое — то радужное, но все — таки опасное озеро под названьем Лелья. И этот Лелья опять что — то там сплетал.
Амарин испугалась по— настоящему, до ужаса, до самой яростной паники, до холодной испарины на лбу.
— Нет! Нет! Нет! — закричала она цветку, — Остановись! Не надо!
И услышала взволнованный шепот АрДеВиго:
— Тише, моя девочка, тише... Что с тобой? Я сделал что — то не так? Что? Ну? Чего ты так испугалась?
Амарин распахнула глаза и не сразу увидела над собой его напряженное, немного растерянное и взволнованное лицо. Она всхлипнула, пытаясь удержать слезы, но не смогла, а разревелась. Он оторвал ее от постели и притянул к себе, убаюкивая, прижимая крепко к голой, в крапинках пота груди.
— Маленькая моя, ты же мне скажешь, что случилось? Ну? Если не скажешь, я ведь не пойму... — шептал он ей горячо, осторожно гладя ее по голове.
— Это Лелья... — она снова горько заплакала.
АрДеВиго напрягся, а потом резко облегченно выдохнул:
— Моронский потрох, — выругался он, — а я уж подумал... Да пусть он катится ко всем галактическим черным дырам, твой Лелья!
— А если он так же, как тогда?
— Полыхнет? Ну, закопчу шкурку немножко, — весело, молодо и зло рассмеялся АрДеВиго. — Тебе же он не причинит зла? Так?
— Но ты... ты... загоришься, Танор!
— Да я уже горю, Амарин, — она снова оказалась прижатой спиной к кровати,— я уже так давно горю, когда ты рядом, так что твой Лелья — это просто огарочек...
И он так на нее посмотрел, что Амарин тут же вспомнила, что она — то вообще — то уже голая! И что он — то уже как бы да... И очень постаралась не смотреть на него и на его широкую, в ближайшем поле доступности грудь и на пресс с нехилыми такими кубиками и вообще отвела глаза от того, ну того, что там дальше могло, конечно, и не увидеться, но вообще — то явственно ощущалось где — то около бедра. Амарин снова покраснела ото всех этих мыслей. Эта гадкая тишина снова повисла в воздухе. Амарин терпеть не могла эту тишину. Она ей порядком надоела. Поэтому она снова повернула голову и... и лучше бы этого не делала. Она поймала его все понимающий, такой счастливый, наглый и смеющийся взгляд, что снова смутилась и опять покраснела...
— Амарин, — шепнул он, — напомни, пожалуйста...
— Что?
— На чём мы остановились?
— Вот гад, — Амарин попыталась обидеться и сползти с кровати.
Но кто ж ей это позволил бы сделать! Если бы он мог налететь на нее ураганом, то это было бы именно так... Танор был рядом, но волна, какая — то огромная волна накатила на Амарин, приподнимая и неся в океан. О! Это был уже не просто поцелуй. Нет. Совершенно другой. Потому что адмирал теперь точно знал, чем все закончится, и ему было решительно наплевать на этот гадкий Лелья, и на все то, что отделяло его от Амарин, и девушка это отчетливо поняла. Он больше не хотел быть рядом. Он хотел, быть в ней, хотел, чтобы они были единым, неразделенным целым. Он тяжело дышал, целуя ее всю и везде, и она отвечала также горячо и безоглядно. И эти сильные руки гладили ее, вырывая протяжный неловкий стон, пуская дрожь по всему телу. Она знала, что будет больно, но разве все настоящее не рождается в этом мире из боли? Поэтому она приняла, как данность, все, что должно быть, и только с удивлением и совсем без страха смотрела, как загорается серебряная радуга внутри нее и, постепенно поднимаясь, затапливает каждую клеточку. Тогда Амарин потянулась навстречу, решая сгореть заживо с тем, кого точно и бесповоротно любила. И когда он, крепко и сильно сжал ее бедра, не позволяя отодвинуться, она лишь закусила губу.
Две волны одновременно накрыли их: волна соединения мужчины и женщины и радужная волна Лелья. Когда над ними засиял разноцветный купол, Танор уже был в ней, двигаясь осторожно и всматриваясь в ее лицо. И ему было наплевать, что это за радужная морось покрывает их тела. Он, не отрываясь, смотрел на девушку, зацеловывая каждое движение ее губ, глаз, взмаха ресниц. Амарин часто дышала, проваливаясь в какое — то забытье, и чувствовала его там, внутри себя, и это ей казалось таким правильным и таким необыкновенным...
Он еще раз с силой прижал ее к себе и дернулся всем телом. Когда Танор перекатился на спину, не позволяя Амарин отстраниться, не расцепляя объятий, а лишь притягивая ее к себе так же настойчиво и властно, девушка позволила себе открыть глаза. То, что она увидела, привело ее в какое — то смятение. Над ними ярким семицветным куполом сверкала посеребренная радуга.
— Что это? — спросила она, встречая его безумно счастливый, торжествующий взгляд.
— А ? Это? Венец, я так полагаю...
— Венец? — Амарин не знала, что подумать.
— Ну, ты же хотела за меня замуж? Вот и получай! Поиск ищущей окончен. Это, если я не ошибаюсь, признание Лелья на весь мир.
— Оно исчезнет, это признание?
— Не знаю, я как — то не интересовался. Главное, что я теперь никуда из твоей жизни не исчезну... И даже не старайся...
— Да я уже и сама догадалась, — и Амарин опять предательски покраснела.
— Люблю, когда ты краснеешь, девочка моя. Это наводит на совсем определенные мысли.
— На какие? — осторожно поинтересовалась ДейСоло.
— На те самые, Амарин, на те самые... — и он поцеловал ее искусанные, припухшие губы.
— Уже? Я вообще — то спасть хотела...
— А кто тебе мешает? Сейчас в душик сходим, а потом закрывай глазки и спи. А мы тебя баюкать будем...
— Кто мы?
— Хм, — откашлялся адмирал, — из душа вернемся, поясню подробнее...
Глава 22.
Но Амарин не стала дожидаться разъяснений. Ошеломленная последними событиями, она, хорошо знавшая, что все прекрасное в ее жизни длится лишь короткий миг, решила не мудрствовать лукаво, а просто наслаждаться. Однако этот чарующий полумрак, это горячее дыхание адмирала и весь он, собственной персоной, литой и сильный, не сводящий с нее глаз, а еще эта горящая от его поцелуев предательская кожа и осознание того, что он только что был там, в ней, — все отнимало последние силы. Понимая, что реальность сейчас слишком какая — то не такая, а смутная, похожая на сказочный морок, девушка поступила именно так, как и положено самой настоящей героине старинной сказки, — мгновенно заснула беспробудным сном. Она спала, когда адмирал поднял ее и понес в ванную; она спала, когда он, весь поглощенный этим действом, вытирал с ее разгоряченного тела капельки воды; она спала, когда он принес ее обратно и укутал в прохладный шелк. Она спала, и он собственнически обнял ее, устраиваясь рядом, очень крепко прижимая к себе. Она спала, а он, так до конца и не поверив, что его одиночество закончилось, снова нежно целовал ее спящие глазки, морщившийся во сне носик, мягкие губы, тонкую шею и грудь, закутанную в шелк. Все это напоминало безумие, и желание, сильное, жгучее желание снова быть с ней, в ней, затопляло. Танор, призывая все свое самообладание, еле смог остановиться. А она... она безмятежно спала.
