— Ну уж нет! Никаких «ой»! У меня там спрятана колесница, Гелиос одолжил запасную.
— А не угонят?
— Коней из конюшни Гелиоса? — изумился Психопомп, обходя так заинтересовавшие Минту кусты по широкой дуге: там, в небольшом аккуратном портике, стояла колесница. — Ни за что.
Глава 17. Персефона
В этот день Персефона впервые пожалела, что у нее всего одна пара глаз, а не сто штук, как у Аргуса. Или сто пар, она не помнила точно.
Пожалуй, ей бы пригодились и даже сто пар, потому, что посмотреть было на что. Дворец Посейдона очень походил на Олимп, адаптированный к подводным реалиям: беломраморные портики, короткие галереи, уютные покои, увитые разноцветными водорослями и украшенные морскими цветами, и даже двенадцать тронов в одном из залов для Посейдона, Амфитриты и их советников, морских старцев.
Свет с поверхности почти не достигал океанского дна, поэтому дворец Посейдона был расписан мягко мерцающими красками (в основном белой, под мрамор Олимпа) и украшен всевозможными светящимися морскими звездами и раковинами, отчего под водой было светло как ясным погожим днем. Гуляя по этому великолепию, Персефона ощущала навязчивое желание сделать ремонт в собственном дворце цвета, как заявил тогда Аид, «взбесившейся божьей коровки».
Кроме красот Морского царства, внимания подземной царицы требовали его жители. Не бестолковые нереиды и океаниды, а мудрые морские старцы, морские титаны и их дети. Персефона старалась поговорить с каждым встречным — спросить как у них дела, узнать про новости подводного мира — чем изрядно всех озадачивала. Внимание мрачной, неуживчивой подземной Владычицы явно нервировало морских, и царица никак не могла уяснить, или с их царством что-то не так, или ее элементарно боятся.
Как оказалось, ей вовсе не требовалось два часа бродить по морской столице и пугать своей вежливостью морских старцев. Все самое интересное было во дворце: а именно, пьяный в сандалию Посейдон (это же сколько он выпил?) и нервно-заплаканная Амфитрита. Оба Владыки не шли на контакт, а объяснять, в чем причина, отказывались.
Ну как, отказывались…
Посейдон при виде нее демонстративно заперся в покоях, бурча что-то про олимпийских баб, а Амфитрита нацепила самую вежливую улыбку (не иначе, подсмотрела у Геры, у дочерей Океана отродясь не водилось таких фальшивых оскалов) и потащила поить нектаром, старательно выспрашивая по пути, с какой это целью ее так внезапно к ним занесло. На прямой вопрос, что творится с Посейдоном и почему сама она выглядит так, будто словно рыдала неделю без перерыва, богиня старательно наврала, что у них временная размолвка — супруг изменил ей со смертной.
Изменил? Амфитрите? Со смертной? Персефона с трудом сдержала смех.
— А можно подробнее?.. — спросила она, пристально глядя в прекрасные бирюзовые глаза Морской Владычицы в обрамлении припухших век. — Знаешь, сестра, я не так уж часто выбираюсь из Подземного мира и не знаю — совсем, понимаешь, не знаю — как там у вас проходят взаимоотношения с Посейдоном.
Амфитрита шмыгнула носом и отвела в гостевые покои — чудесный грот, отделанный светло-зеленым мрамором, увитый разноцветными водорослями и декорированный изящными колоннами.
В покоях она торопливо отослала служанку, накрывавшую на стол (столом служил большой розовый камень с плоским верхом), поправила жемчужное ожерелье на лилейной шейке и начала рассказывать какую-то слезливую историю про смертную, с которой возлег Посейдон и которую она, Амфитрита, из ревности превратила в чудовище, отчего Посейдон разозлился и подверг ее наказанию.
История была богата на детали и отдавала Герой. Поверить в нее мог либо идиот, либо тот, кто ни разу не сталкивался с Морскими Владыками и знал их исключительно по рассказам аэдов — которые, в большинстве своем, не обладали способностью дышать под водой.
Потому, что Амфитрита совершенно не походила на Геру. Во-первых, она не умела ревновать, и если когда-нибудь и преследовала любовниц своего мужа, то исключительно для того, чтобы выведать у них какие-нибудь интересные техники («научи меня позе «дерущийся дракон»). Во-вторых, она и сама была не против побегать по нимфам вместе с царем, а то и затащить на супружеское ложе какого-нибудь смазливого мальчика («втроем же интересней!»). В-третьих, она обожала детей, не важно, своих или чужих, и с удовольствием воспитывала внебрачных отпрысков своего мужа («да, милый, я помню твою маму, такая была красавица, а уж как мы с ней и с твоим папой…»). В-четвертых, Посейдон и подумать не мог ее как-то наказывать — даже в тот раз, когда она взялась утешать Деметру. Нетрудно догадаться, чем закончились такие утешения. Спасибо на том, что не братиком или сестренкой — Персефоне вполне хватало Минты с ее постоянными поисками «настоящей любви», и она не собиралась превращать Подземное царство в филиал храма Афродиты.
Поэтому история, рассказанная Амфитритой, была фальшивой от начала и до конца. Более того, Морская царица прекрасно понимала, что ее подземная сестра видит всю ложь насквозь. Понимала — и продолжала рассказывать, не скупясь на подробности. Такие же фальшивые, как и ее улыбка.
Персефона вертела в руках кисть винограда, смотрела мрачно и холодно. Ей очень хотелось задать Амфитрите пару вопросов. Ну, вроде таких:
Кто учил тебя так улыбаться, дочь Океана?
Кто учил тебя полчаса рассказывать байку, которую можно уложить в три минуты?
Кто учил тебя лгать?
Кто учил тебя подмешивать в нектар маковый настой Гипноса?
Кто учил твоего мужа демонстративно запираться в своих покоях (из которых, естественно, есть другой выход)?
Найди этого бога, сестра, найди этого халтурщика и попроси научить не бледнеть на вопросе «а где Тритон?».
— Он… э-э-э… — Амфитрита замялась.
— Можешь не отвечать, — холодно сказала Персефона, складывая руки на груди. — Мне пора идти.
— Ты ничего не понимаешь, — прошелестела Амфитрита, судорожно стискивая в руке край нежно-голубого одеяния.
Подземная царица пожала плечами:
— Не понимаю, — честно призналась она. — Про то, что милейшая компания заговорщиков, состоящая из Ареса, Афродиты, Афины и Артемиды, хочет захватить все три царства, для чего вербует сторонников из морских, подземных и олимпийских, а для гарантии берет с них не только клятву Стиксом, но и заложников, я еще кое-как поняла. А про остальное пока не доходит. Но, знаешь, мне под водой вообще плохо думается. Пойду, пожалуй, к себе.
— Ты никуда не пойдешь, сестра, — облегченно выдохнула Амфитрита. — Понимаешь, мы обязаны тебя задержать. Или любого кто к нам заявится.
Она повернула тонкую руку ладонью вверх, и через мгновение ее пальцы сомкнулись вокруг трезубца — совсем как у Посейдона, только меньше и изящнее. Амфитрита держала трезубец неуверенно, словно боялась испортить бирюзовый маникюр. Трезубец норовил выскользнуть и явно просился в ту руку, которая была занята кинжалом.
— А-ха-ха, — отчетливо произнесла океанида, нарочито медленно прокручивая трезубец и веселея на глазах. — Ты не успеешь сбежать, сейчас сюда явится Посейдон…
Прокручивать трезубец, злодейски хохотать и размахивать кинжалом у нее еще получалось, но когда она начала наступать на Персефону, то непременно во всем этом запуталась, и, зацепившись ногой за изящную кочку из водорослей, которое лично вырастила пару минут назад, мягко повалилась на мраморный пол. Трезубец тут же исчез, а кинжал отлетел на пару метров, и Амфитрита тут же побежала его поднимать.
Ну как, побежала. Шансов выиграть олимпийские игры у нее не было никаких.
— Потренируйся перед зеркалом, — сочувственно посоветовала Персефона. — И да, прости за ремонт.
Она призвала свой двузубец и с размаху ударила по зеленоватому мрамору, открывая проход в Подземное царство. В проход с ревом устремилась вода, Амфитрита едва успела уцепиться за ближайшую колонну. Кинжал с костяной рукоятью она при этом выронила, и Персефона перехватила его свободной рукой:
