игры и которая очаровывала так, словно Шах-Ран был зеленым юнцом, а не зрелым и опытным мужчиной.
Мысль о том, что именно он — ее единственный и единоличный господин, неожиданно тешила самолюбие вождя. И одновременно — заставляла испытывать беспокойство и раздражение. Ведь еще никогда он так много и так навязчиво не думал об одной и той же женщине.
Ночь, в которую он позволил побратиму взять ее вместе с ним, стала попыткой расставить все точки в этом вопросе. Показать самому себе, что ничего особенного к этой рабыне не испытывает.
Но вместо этого ему пришлось столкнуться с новым для себя чувством — острым и жгучим, ядом прожигающим само нутро. Ревность? Бред. Сущий и непостижимый бред. Какая-то рабыня не может вызвать ревность великого воина.
Но факты были на лицо — меньше всего ему хотелось увидеть, как Анифа неожиданно проникнется привязанностью к Риксу. Ведь сердце любой женщины переменчиво и к верности не склонно.
И если вдруг произойдет так, что Анифа, в обход ему, окажется в постели северянина…
Что ж. Он не удивится. Но будет зол. И жестоко накажет ее.
Но пока она подле него, разве не так? И он волен приказывать ей что угодно. И девушка будет готова выполнить любое его решение.
Ведь она уже доказала это.
Тронув девушку за плечо, Шах-Ран дождался, пока та вскинет свою маленькую изящную головку и посмотрит на него своими нежными и ласковыми глазами.
— Иди, — приказал он с ухмылкой, — Порадуй нас своим танцем.
Мягкая улыбка красиво изогнула маленькие и пухлые губы. И Анифа грациозно поднялась, звеня браслетами на ногах и руках. Музыканты, искусно поймав этот момент, на секунду затихли, но лишь для того, чтобы неторопливо начать новую нить очередной мелодии.
И эта музыка полилась негромко, но ясно и звонко — незамысловатыми, но мелодичными аккордами и переливами, взвиваясь в воздух и переплетаясь со стрекотанием пламени и словами подхваченной женщинами старой, как мир, песни.
Шаг. Другой. Анифа легко и привычно сливается с музыкой и, прикрыв глаза, двигается. Сначала медленно, то и дело замирая на кончиках пальцах и красиво изгибаясь. Неторопливо переступает босыми ступнями по песку, мягко качает бедрами и грациозно водит плечами, руками и ладонями.
Потом ритм песни ускоряется, и танцовщица убыстряется. Крутясь и подпрыгивая, она взметается в воздух как экзотическая птичка с ярким оперением, и подол ее платья ожидаемо взметается вверх, словно языки пламени охватывая тонкий стан.
Браслеты звенят громко и пронзительно, а движения Анифы становятся все быстрее и быстрее. Некоторые из них мягкие и грациозные, некоторые — резкие и порывистые, разрезающие воздух, словно лезвие. Девушка изгибается под немыслимыми углами, опускаясь головой до самой земли, а ножку, наоборот, взметая вверх и держа ровно, как струнку. И при этом Анифа с такой легкостью и простотой держит равновесие, будто на некоторое время превращается в мраморную статуэтку.
Но вот статуэтка оживает и снова приходит в движение. Круто извернувшись, девушка изящно скользит почти вплотную к костру — кажется, еще чуть-чуть, и пламя обожжет ее алое платье. Но Анифа словно и не чувствует жара, исходящее от огня, и крутится, крутится, крутится… Резко взмахивает волосами и рукавами, переступает с пятки на носок и балансирует на одной с такой точностью, что у зрителей невольно задерживается дыхание.
А вот у самой Анифы от усердия и темпа в какой-то момент грудь начинает подниматься высоко и порывисто, обтягивая тонкую ткань так сильно, что через нее проступают острые концы сосков. От выступившего пота платье прилипает к коже и становится совсем уже прозрачным, выставляя на всеобщее обозрение тонкие и соблазнительные изгибы.
От открывшегося зрелища Шах-Ран чувствует острый укол возбуждения. Удивительно, но он до сих пор не устал от этого, а ведь он заставлял танцевать Анифу почти каждую ночь. Чаще всего вот так, при свете огня и на открытом воздухе. А иногда и в полной тишине шатра, в отблесках пламени очага и лампад, с полным и обязательным разоблачением в процессе. Это расслабляло и вдохновляло одновременно.
Но сейчас, в своем необыкновенно алом, словно кровь, легком и трепещущем, словно диковинное оперение птицы феникса, наряде девушка вызывала вожделение — необыкновенно сильное, порочное и темное. И от него кровь в венах кипела, а сердце пускалось вскачь, в унисон с ритмом барабанов отбивая синхронный ритм.
Всеобщий вздох пронесся среди людей, когда девушка, дважды крутанувшись вокруг собственной оси, под звонкий финальный аккорд оказалась на земле — на коленях, лежа макушкой и лопатками на земле. Выгнутая дугой, Анифа дышала тяжело и рвано, а ткань плотно облегала ее вздымающуюся грудь, дрожащий впалый живот и бедра с выступающими тазовыми косточками.
Кочевники одобрительно загудели и застучали ладонями по коленям. Торговцы же, видя это представление впервые, не удержались, шумно зааплодировали и восхищенно заговорили друг с другом.
Переждав несколько секунд, музыканты заиграли вновь — тихо и ненавязчиво. А Анифа, грациозно поднявшись, изящной змейкой юркнула к вождю, который тут же порывисто подтянул ее на свои колени и впился в губы жадным и грубым поцелуем. Девушка беспрекословно подчинилась его напору, безошибочно определяя возбужденное состояние мужчины. И только слабо застонала, когда Шах-Ран, безжалостно дернув лиф платья, жестко смял ладонью немного упругую и влажную от пота грудь.
Раздался смех и поощрительные выкрики. Распаленные вином и танцем Анифы мужчины последовали примеру вождя и, подтянув к себе ближе всего стоящих женщин, принялись тискать и ласкать их мягкие и податливые тела — совсем как в ту ночь на пиру по случаю возвращения Шах-Рана. Торговцы этому зрелищу не удивились и не стушевались — они уже не раз были в стане кочевников, чтобы не знать порывистость и дикость их нравов.
Однако когда некоторые из степняков стали переходить нормы и приличия цивилизованного общества, большинство караванщиков поднялись и медленно разбрелись по своим лежакам или палаткам. Некоторым из них составили компанию не связанные обязательствами или обещаниями девушки — улыбчивые и дерзкие дикарки, надеющиеся получить за тепло своих тел какой-нибудь подарок или сувенир от щедрых торговцев.
К Хашиму тоже подошли, но мужчина растерянно отмахнулся от пышногрудой и смело улыбающейся девицы в одной лишь юбке и стеганной шали на плечах и с неожиданным для себя любопытством продолжил смотреть на пару недалеко от себя.
Анифа занимала его еще больше и больше. К его удивлению, это оказалась очень занятная девушка.
Скромная и зажатая на первый взгляд. Гордая и независимая, с достоинством носящая королевский цвет — на второй. Необычайно страстная и искусная танцовщица,
