Ее тяжесть то кажется реальной, то вдруг почти исчезает, то давит, то отступает, как ветер, дующий в окно.
Они желают друг другу «спокойной ночи», раз, другой, не в силах отпустить друг друга. И тут он понимает, что она дышит. Короткие вдохи и выдохи, в том же ритме, что и у него, и этот ритм начинает его убаюкивать. Грустная радость болью отдается в груди. И, когда сон уже накрывает его с головой, он больше не может бороться со страхом, что, чем больше он будет нуждаться в ней, тем труднее будет для нее остаться.
Его веки наливаются тяжестью, мышцы расслабляются, и он чувствует, как проваливается в небытие.
Колину снится Люси; на ней платье в цветочек и белые сандалии, руки сложены на груди, а вокруг – море лилий.
ОнаПока он засыпает, она старается лежать совершенно неподвижно, вслушиваясь в ритм его дыхания. Колин уже несколько дней не садился на велосипед, не изматывал себя, как обычно. Колин, к которому Люси уже успела привыкнуть – постоянно в движении, полон кипучей, еле сдерживаемой энергии. Но сейчас, когда он почти заснул, то кажется странно спокойным. От этого ей как-то не по себе, хотя у него такие твердые и сильные руки, и спиной она чувствует прижавшуюся к ней широкую грудь.
Колин вздыхает, бормочет что-то, а потом его тело расслабляется, будто сдувшись, излучая расслабленность и усталость, и будто даже делается теплее. Ей так не хватает этой полной физической расслабленности, способности отпустить себя во сне.
Люси здесь уже два месяца. Шестьдесят пять закатов, и только сегодня она в первый раз ощущает, как ее затягивает темнота. Наверно, думается ей, для тех, кто любит спать, эта часть – самая любимая: уход в покой.
Расслабившись, она чувствует, будто опять вернулась на тропинку, но в этот раз – только мысленно, и все вокруг какое-то другое. Она под водой. С каждым выдохом с ее губ срываются пузырьки, и, поглядев вверх, она видит, как они превращаются в звезды в фиолетовых небесах. Водоросли становятся ветвями; они тянутся, стремясь прикоснуться к каждой крохотной искорке света. Перед ней расстилается все та же пыльная тропинка, но в темноте она странного темно-коричневого цвета. Кажется, земля покрыта не то илом, не то опавшей корой.
Тропинка не бесконечна, как это иногда бывает во сне. Она просто обрывается там, впереди, где нет ни поворота, ни подъема, – одно только мягкое, черное ничто. Пустота. В этом мире, где девушка-призрак может ходить и трогать других людей, и смеяться, чернота – это не что-то пугающее. Это просто другая сторона белого.
Она продолжает идти, а потом это, собственно, уже не ходьба – она просто движется. Поворачивает налево, потом направо, и опять налево, и вот она опять на своей тропинке, в ожидании. Краешком сознания она еще раз ощущает изгиб тела, спину, прижатую к Колину, а потом отпускает себя в черноту.
ОнЕму никогда не приходилось оставаться у девушки на ночь, так что, может, и было какое-то, пока незнакомое ему чувство неловкости. Но у самого Колина девушки, бывало, ночевали, и никогда ни одна из них не уходила потихоньку еще до того, как он проснется.
Когда он открывает глаза, Люси уже нет, и хотя он понимает – это, скорее всего, от того, что ей было скучно до слез, он все же чувствует себя немного брошенным.
Взглянув в окно, он видит, что ночью шел снег. Много снега. Небо тяжелое, низкое и серое, и практически невозможно сказать, где оно заканчивается и начинается земля. Взглянув в сторону садика Дот, он издает стон. Руку он сломал накануне того дня, когда должен был там все подготовить к зиме. На земле все еще осталось несколько тыкв, а побеги помидоров побурели и увяли, поникнув под тяжестью снега. Так и не собранные плоды ярко выделяются на фоне покрытых инеем стеблей, будто рассыпанные по белому одеялу маленькие сморщенные сердца.
Колин спускается вниз, чтобы помочь расчистить и посыпать солью дорожки позади кухни, и все время гадает, вернулась ли Люси к себе в сарай. Трудно даже представить себе, каково кому-то настолько легкому ходить по мокрому, липкому снегу.
Он старается не беспокоиться о том, что она, может быть, застряла где-то, – нога провалилась в сугроб, и она не в силах ее вытащить. В миллионный, наверное, раз жалеет, что не знает, что же, черт возьми, она такое. Он уж весь в поту, но пальцы, кажется, холодные, как ледышки. То, о чем он так упорно избегал думать – страх, что Люси может исчезнуть также быстро, как появилась в его жизни – нависает над ним.
– Привет, незнакомец, – окликает его Дот.
– Привет, – рассеянно отвечает он.
– Как ты сегодня утром, малыш? – спрашивает она, пока он отряхивает с ботинок снег. Почти исчезнув в одном из нижних шкафов, она роется в поисках большой кастрюли.
– Все хорошо. – Колин заходит в кухню, открывает дверцы шкафа и сразу шумно захлопывает. У него такое ощущение, будто его нервную систему закоротило и в мышцах непрерывно пульсирует энергия. Сегодня не его очередь работать на кухне, но каким-то образом утренняя суета и перебранка кухарок действуют на него успокоительно в отличие от тишины его комнаты.
– Ты какой-то встревоженный.
– Я в порядке.
Она кидает на него скептический взгляд.
Отвернувшись, он начинает загружать хлеб в огромный промышленный тостер.
– Просто думаю, может, нужно еще соли подсыпать, – находится парень, показывая в сторону окна: лужайки и дорожки, кусты и деревья – все покрыто толстым слоем свежевыпавшего снега.
– Не отнимай у дворников их работу. – Дот подходит к нему сзади и, чтобы смягчить свои слова, похлопывает его по плечу.
– Хороший ты парень, ты ведь знаешь это? – вздыхает она, делая попытку пригладить его шевелюру. – И последнее время ты как будто успокоился. И в медпункте уже больше месяца не появлялся.
– Ха-ха, очень смешно, – бросает он и откусывает кусок тоста. Он и не заметил, что прошло уже столько времени.
– Так что либо твой велосипед, скейт и каяк сломались одновременно, либо ты нашел себе новую девушку. – Она медлит рядом с минуту, потом отходит, но Колин так ничего и не отвечает. Теперь, когда он знает правду, ему интересно – что бы сказала Дот, если бы увидела его вместе с Люси.
Она занимается обычными утренними делами, а он, вслушиваясь в знакомое шарканье ее туфель по кафельному полу, гоняет еду по тарелке. Если он не позавтракает – Дот пустит в ход тяжелую артиллерию. Но каждый кусок застревает в горле, будто застывший клей.
Когда он заканчивает, в голове бьется единственная мысль – найти Люси. Может, это и правда, что она здесь ради него, но правда и то, что для него теперь что-то сместилось в окружающем мире, словно, когда эта невесомая девушка ушла из его комнаты посреди ночи, вся вселенная последовала за ней.