— Мне гораздо больше лет, чем тебе, — сказал он, почти улыбаясь, глядя, как в ответ на каждый его шаг вперёд, она отступала, неизбежно приближаясь к его кровати.
— Правда, и меня, в самом деле, беспокоит, что ты почувствуешь, когда проснёшься однажды утром и заметишь, что я постарела, а ты — нет.
— Это не будет иметь значения.
Ни слова любви или сладостной лести — и все же она поверила ему.
— Ну, по сравнению с прочими Посторонними мы, Калланы, более долговечны.
— Хорошо, тогда дни, отпущенные тебе до окончания жизни, так же станут и моими, во всех возможных смыслах.
Эфрика почувствовала, что ее ноги коснулись какого-то края, но была так поражена его словами, что даже не попыталась удержаться на ногах. Уже приземляясь, она обнаружила, что на пути её падения оказалась мягкая кровать. Приподнявшись на локтях, она увидела Дженкина, который навис над ней, опираясь на руки по обеим сторонам ее бедер. Эфрика почувствовала, как по её венам растёкся жар, который мог разжечь в ней только он, и поспешно заговорила:
— И я действительно хочу детей, но, если Господь решит, что у нас их не будет, я смогу это принять. У меня есть племянники и племянницы, чтобы любить и заботиться о них. — Эти слова ему необходимо было услышать, и она решительно настроилась похоронить эту тень, прежде чем сказать ему правду.
— Ты просишь, чтобы я женился на тебе, любовь моя? — он удерживал ее пристальный взгляд своим. — Ты действительно готова стать моей Парой?
— Да, Дженкин. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем солнце, больше, чем что-либо, — мягко ответила девушка.
Эфрика издала легкий удивленный вздох, когда он притянул ее к себе и поцеловал так, будто изголодался по ее вкусу. Спустя несколько мгновений она уже так же лихорадочно пыталась избавить его от одежды, как и он ее. Дженкин опустил ее на кровать с такой невообразимой нежностью, что это воспламенило ее еще сильнее, и она замурлыкала, с радостью и удовольствием приветствуя его в своих объятиях. Вскоре, от ощущения его плоти рядом с собой, теплоты его губ на коже, от прикосновений его рук Эфрику уже сотрясала дрожь желания. Он удерживал ее, балансируя на самой грани наслаждения до тех пор, пока она буквально не взмолилась об облегчении. Тогда, внезапно, Дженкин оказался там, глубоко внутри неё. Эфрика почувствовала себя разлетевшейся на кусочки. Начиная проваливаться в сладкую желанную пропасть, она ощутила острый укол боли в области шеи и ее оргазм усилился десятикратно.
— Эфрика, — прошептал Дженкин, когда, наконец, к нему вернулись силы, чтобы заговорить. Он поцеловал ее в кончик носа и усмехнулся тому, насколько ошеломленной она выглядела. — Сердце моё, моя Пара, — проговорил он, целуя ложбинку у основания ее шеи.
— Я — твое сердце? — спросила Эфрика, приходя в себя и стряхивая пресыщенное оцепенение, чтобы обвить его руками.
Дженкин улыбнулся, проведя по ее губам своими.
— Да, ты. Ты сомневалась в этом, девочка моя?
— Чуть-чуть, — пробормотала она. — Ты покинул меня.
— Да, чтобы уберечь тебя, позволить встретить мужчину, который мог бы гулять с тобой под солнцем и заполнить твой дом детишками. Я оставил свое сердце и душу в твоих крошечных ручках, любовь моя, но я думал, что так будет лучше.
— Ну, ты был не прав.
Прежде чем он смог ответить, в дверь постучали, и голос Кахала пробился сквозь толстую древесину.
— У меня здесь священник. Я не уверен, предстоит ли нашему отцу Джеймсу совершать обряд венчания или же бормотать отходную по Дженкину, но у вас есть пять минут, прежде чем я войду, чтобы лично убедиться в том, какой именно обряд потребуется.
Эфрика вслед за Дженкином повторила проклятие, когда они выбрались из кровати и начали торопливо одеваться. Даже, если бы они вышли из комнаты полностью одетые, Эфрика была уверена, что все легко догадаются, чем они только что занимались.
Пяти минут было явно недостаточно, чтобы успеть скрыть припухшие от поцелуев губы, привести в порядок ее растрёпанные волосы и найти что-нибудь, чтобы спрятать предательскую отметину на ее шее.
Когда Дженкин открыл дверь, взял ее за руку и вывел в пещеру, Эфрика почувствовала, как горячим румянцем залило ее щеки. Кахал, Бриджет, отец Джеймс и каждый Чистокровный, находящийся здесь, уставились сначала на нее с Дженкином, затем — на ее шею. Возникшая на секунду абсолютная тишина взорвалась возгласами приветствий и поздравлений.
Эфрика все еще не оправилась от удивления, когда Агнесс и Бриджет потащили ее в комнаты к Агнесс, чтобы попытаться сделать ее внешний вид менее распущенным и более приличествующим невесте.
И только, когда ее уже вели обратно к Дженкину, причесанную, и с украшенными лентами волосами, Эфрика поняла, что ей не высказывали никаких предупреждений, не давали советов и ни о чем не спрашивали.
— Бриджет, разве ты не собираешься сказать что-нибудь? — спросила она у своей сестры.
— Нет, то, что ты приняла решение — понятно и так. — Она встретила хмурый взгляд Эфрики с лёгкой улыбкой. — Метка, Эфрика. Я знаю, наверное, лучше, чем кто-либо другой, что ты никогда не позволила бы ему отметить себя, как свою Пару, если бы не была полностью предана ему — душой, сердцем и умом. Да и Дженкин никогда не отметил бы тебя, как свою спутницу жизни, если бы не чувствовал тоже самое.
Агнесс погладила ее руку.
— Я знаю, тебе, не родившейся среди МакНахтонов, трудно понять, что, когда Дженкин пил от тебя и дал пить тебе, была создана связь, которая никогда не будет нарушена.
Эфрика покраснела, понимая, что все совершенно точно знали, когда была сделана её метка. И тут рядом оказался Дженкин, схватил ее за руку и потащил к священнику. Он выглядел настолько гордым, настолько счастливым, что она отбросила остатки своего смущения. Улыбнувшись ему и встав на колени рядом, она повторила свои клятвы ясным, твердым голосом. Когда Дженкин повторял свои слова, она знала, что он действительно собирается воплотить в жизнь всё сказанное.
Мягкий свет от множества свечей придавал коже Дженкина интригующее свечение, определила Эфрика, пробежавшись пальцами вверх и вниз по его сильней руке. Празднование их брака было лучшим, на что могла надеяться любая невеста и она, вступая в клан, чувствовала себя благожелательно приветствуемой. В своё время брак Бриджет и Кахала вызвал некоторое негодование и возмущение. Но, как она подозревала, каждый их ребенок своим рождением пролил свою каплю воды на тлеющие огни сопротивления внутри клана.
Дженкин подвинулся, чтобы лечь рядом с ней, и приподнялся, опираясь на локоть.
— О чем ты думаешь, любовь моя?
