Я взял изжеванную фотографию с зимнего бала, где нас запечатлели за секунду до того, как мои так называемые друзья вылили на нас жидкий снег. Картинка была размыта, но на ней мы целовались, и теперь на нее было особенно тяжело смотреть.
Хотя я и знал, что следующий момент будет ужасным, вспоминая ту ночь, я всегда чувствовал то самое чувство, будто стою там и целую ее.
— Итан Уэйт, это ты?
Я попытался засунуть все обратно в коробку, когда услышал, как открывается дверь, но коробка упала, и все ее содержимое рассыпалось по полу.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — Амма вошла в мою комнату и села в ногах кровати. Она не делала этого с тех пор, как я подхватил желудочный грипп в шестом классе. Не то чтобы она меня не любила. Просто мы как-то перешагнули уже время «сидения на кровати».
— Я просто устал и все.
Она посмотрела на беспорядок на полу:
— Выглядишь ты хуже морского котика, попавшего в реку. И отличная свиная отбивная, там внизу на кухне, выглядит так же грустно, как и ты. Мне жаль вас обоих, — она нагнулась ко мне и смахнула каштановые волосы с моих глаз. Она всегда говорит, что мне нужна стрижка.
— Я знаю, знаю. Глаза — зеркало души, и мне нужно постричься.
— Свежий взгляд нужен тебе больше, чем стрижка, — она грустно взглянула на меня и схватила за подбородок, как будто могла за него поднять. Хотя в определенных обстоятельствах она вполне могла это сделать. — Ты не прав.
— Я не прав?
— Ты, а ты — мой мальчик, и это все моя вина.
— Что ты имеешь в виду? — я не понял, а она не объяснила, что было свойственно нашим разговорам.
— Она тоже не права, хочу тебе сказать, — тихо сказала Амма, глядя в окно. — Если ты не прав, не значит, что кто-то виноват. Иногда это просто факт, как карты, которые ты вытягиваешь, — у Аммы вечно все сводится к судьбе, к картам на ее гадальном столе, костям на могильном дворе — той вселенной, которую она может прочитать.
— Да, мэм.
Она посмотрела в мои глаза, и я увидел, что ее глаза блестят:
— Иногда вещи не такие, как кажутся, и даже провидец не сможет сказать тебе, что будет дальше, — она взяла меня за руку и что-то вложила в ладонь. Красная веревочка с крошечными бусинками — один из ее амулетов. — Повяжи на запястье.
— Амма, парни не носят браслетов.
— А с каких пор я делаю украшения? Это женское занятие для дам, у которых куча времени и отсутствует вкус, — она отдернула фартук, поправляя его. — Красная нить — это связь с Другим миром, что-то вроде защиты, которую я тебе дать не могу. Давай, надевай.
Я знал, что с Аммой, когда она так смотрит, лучше не спорить. Во взгляде была смесь страха и грусти, а она несла это, как слишком тяжелую для нее ношу. Я вытянул руку и разрешил ей повязать мне браслет. Я его толком разглядеть не успел, а она уже метнулась к моему окну и рассыпала вдоль подоконника пригоршню соли.
— Все будет хорошо, Амма. Не переживай.
Амма остановилась на пороге и оглянулась на меня, вытирая глаза:
— Весь день резала лук на отбивные.
Что-то было не так, как сказала Амма. Но я был уверен, что дело не во мне:
— Ты знаешь что-нибудь о парне по имени Джон Брид?
Она замерла:
— Итан Уэйт, не заставляй меня скормить твою отбивную Люсиль.
— Хорошо, мэм.
Амма что-то знала, что-то нехорошее, но рассказывать не собиралась. Я знал это так же хорошо, как то, что в рецепте ее отбивных никогда не было лука.
Глава десятая
Четырнадцатое июня. Книжный червь
— Если это подошло Мелвилу Дьюи, то и мне подойдет, — Мэриан подмигнула мне, не без усилия вытаскивая из картонной коробки стопку новых книг. Книги были повсюду, они окружали ее, возвышаясь в стопках почти что ее роста.
Люсиль кружила между башнями из книг, выслеживая заблудившуюся цикаду. Мэриан сделала исключение из правила окружной библиотеки, запрещающего приводить животных, раз уж в библиотеке было полно книг, но не было людей. В первый день лета в библиотеке будет сидеть либо полный идиот, либо тот, кому необходимо отвлечься. Тот, кто не разговаривает со своей девушкой, или тот, с кем не разговаривает его девушка, тот, который уже не уверен, что она вообще у него есть, и все это с ним случилось в последние самые долгие два дня во всей его жизни.
Я все еще не разговаривал с Леной. Я сам себя убеждал, что это потому, что я слишком зол на нее, но это была всего лишь уловка, чтобы убедить себя, что я поступаю правильно. На деле же я просто не знал, что сказать. Я не хотел задавать вопросы и боялся услышать ответы. Кроме того, это не я удрал с каким-то парнем на мотоцикле.
— Это хаос. Десятичная система библиографической классификации Дьюи вас запутает. Я уже сейчас не могу найти ни одного альманаха по истории создания лунной орбитальной модели.
Я замер, услышав голос со стороны стеллажей.
— Оливия…, - Мэриан улыбнулась сама себе, исследуя корешки книг в своих руках. Трудно было поверить, что она была ровесницей моей мамы — ни единого седого волоса, ни одной морщинки на смуглой коже. Ей нельзя было дать больше тридцати.
— Профессор Эшкрофт, уже ведь не 1876 год. Времена меняются, — голос был девичьим, с акцентом, похоже, британским. Я слышал такую речь только в фильмах про Джеймса Бонда.
— И вместе с ними и система Дьюи. Двадцать два раза, если точно, — Мэриан поставила на полку одинокую книгу.
— Как насчет Библиотеки Конгресса? — голос звучал сердито.
— Дай мне еще сотню лет.
— Универсальная цифровая классификация? — теперь раздраженно.
— Мы же в Южной Каролине, а не в Бельгии.
— Как насчет системы классификации Гарварда-Яньцзин?
— В этом округе никто не говорит по-китайски, Оливия.
Светловолосая, худенькая девушка высунула голову из-за стеллажей:
— Неправда, профессор Эшкрофт. По крайней мере, не этим летом.
— Говоришь по-китайски? — не удержался я. Когда Мэриан упоминала своего помощника по исследованиям на лето, она не говорила, что это будет подростковая версия ее самой. Ну, разве что версия будет с медового цвета волосами, бледной кожей и акцентом. В остальном их можно было принять за мать с дочерью. Даже на первый взгляд в девушке было столько всего от Мэриан, трудно сказать чего именно, но того, чего в нашем городе не встретишь ни у кого другого.
Девушка взглянула на меня:
— А ты нет? — она ткнула меня в ребра. — Шучу. Лично по моему мнению, в этой стране люди едва ли говорят по-английски.
Она улыбнулась и протянула руку. Она была высокой, но я был выше нее, и она смотрела на меня так, будто мы с ней уже были лучшими друзьями.
