Это ощущение было столь же острым и четким, как ее лезвия-полумесяцы. А со следующим движением Разора она крепче уперлась в землю и крепче сжала клинки. Стиснув зубы, Кару провела одним лезвием по другому, вызывая звук скрежещущей стали, который на некоторое время отвлек его внимание. Задержка, которая дала Кару достаточно времени, чтобы понять: «Что дальше? Мне придется убить его? Смогу ли?»
Да.
А потом — белая вспышка, и все закончилось. Между ними стоял Тьяго. Он стоял спиной к Кару, когда приказывал Разору отступить. Ей никого не пришлось убивать. Хет повиновался, его беспокойный хвост опрокидывал стулья на каждом шагу.
Лиссет и Ниск перехватили его, а Кару стояла там, балансируя между вдохами, в руках были клинки. Кровь пульсировала вверх-вниз по рукам. На мгновение она почувствовала в себе Мадригал — не предатель, но солдат.
Лишь на мгновение.
— Отведи ее обратно к себе в комнату.
Это Тьяго сказал Тен, словно Кару сбежала из психиатрической клиники или что-то вроде того. С лица Кару исчезла улыбка.
— Я еще не доела, — сказала она.
— Похоже, что доела, — он печально взглянул на сломанный стол и разбросанную еду. — Я принесу тебе что-нибудь. Ты не должна все это терпеть.
Его голос был приторно-любезным, но когда он подошел ближе, то спросил нежно:
— С тобой все в порядке?
Кару захотелось расцарапать ему лицо.
— Со мной все хорошо. Как ты думаешь, что я из себя представляю?
— Я думаю, что ты наше самое ценное достояние. И я считаю, что ты нуждаешься в моей защите.
Он потянулся к ее руке; Кару отдернула ее, и Волк поднял свои руки в знак капитуляции.
— Я умею за себя постоять, — сказала она, стараясь унять краткие колебания силы, которые овладели ею. «Я — Мадригал», — сказала она себе, но увидев Белого Волка, все о чем она могла думать, это о том, что Мадригал стала жертвой. И она не могла больше сдерживать жжение силы
— Что бы ты ни думал, — сказала она, — я не беспомощна.
Но это прозвучало так, как будто она пытается убедить в этом не только его, но и себя саму. Не осознавая того, она обвила себя руками, как делают дети, пытаясь защититься. Она тут же разняла их, но это заставило ее занервничать.
Голос Тьяго был нежным.
— Я никогда не говорил, что ты беспомощна. Но Кару, если с тобой что-нибудь случится, все закончится. Мне нужно, чтобы ты была в безопасности. Это так просто.
В безопасности. Не от врагов, а от своего рода — от тех, кому она отдавала всю свою заботу, свое здоровье, свою боль — день за днем. Кару цинично рассмеялась.
— Им нужно время, — сказал Тьяго. — Вот и все. Они начнут доверять тебе. Как я.
— Ты доверяешь мне? — спросила она.
— Конечно, доверяю, Кару. Кару, — он выглядел грустным. — Я думал, мы уже все это прошли. В такие времена нет места для мелких обид. Для дела нам нужно все наше внимание, вся наша энергия.
Кару могла бы поспорить, что ее казнь не была мелкой обидой, но она этого не сделала, потому что знала, что он был прав. Им действительно нужна было вся их энергия для этого дела, и она ненавидела то, что Волк должен был напоминать ей это, как будто она была какой-то капризной школьницей. И даже больше, Кару ненавидела то неустойчивое состояние, которое одолевало ее сейчас, когда всплеск адреналина прошел. Несмотря на то, что она сердилась из-за того, что была заперта Тьяго в своей комнате, это была та комната, которую она хотела, уединенная и безопасная, так что она положила свои лезвия в форме полумесяцев в ножны и, стараясь вести себя так, как будто это была ее собственная идея, она повернулась и вышла. Кару держала голову высоко поднятой, но знала, что на протяжении всего пути она не сможет никого обмануть.
25
ЗДЕСЬ ВРАГ ОБРЕТАЕТ ОЧЕРТАНИЯ
Тен проводила Кару в комнату и приняла ее молчаливость за покладистость, потому что сама она болтала без умолку, осыпая нелицеприятными замечаниями недавнее воскресение. Она оказалась застигнутой врасплох, когда Кару захлопнула дверь перед ее лицом и задвинула засов.
Момент ошеломленного молчания, а затем раздался стук.
— Кару! Я же должна помочь тебе. Впусти меня. Кару.
— Как же я люблю тебя, подруга, — прошептала Кару и погладила задвижку.
Голос Тен повышался, она, задыхаясь, ругалась. Расстегивая свой пояс с клинками, Кару не обращала на нее никакого внимания. На столе лежало наполовину собранное ожерелье, но ей не хотелось брать его и не хотелось ничьей компании — или няньки. Ей лишь был нужен карандаш и лист бумаги, чтобы зарисовать точно, каким было лицо Разора, когда он бросился на нее. Нарисовать сломанный V-образный стол и очертания фигур, стоящих фоном у всего этого и не сделавших ничего, чтобы помочь ей. Рисование всегда помогало Кару осмысливать те или иные вещи. Когда они были на бумаге, они принадлежали только ей. Она могла решать, какую власть они будут иметь над ней.
Кару взяла этюдник и открыла его. Она увидела остатки разорванной страницы и вспомнила так отчетливо, словно смотрела на него, набросок Акивы, который был на этом месте. Он спал в ее квартире. Конечно, она уничтожила набросок. Она уничтожила их все.
Если бы только она могла сделать то же самое со своими воспоминаниями.
Любовница ангела.
Даже мысль заставляла ее краснеть от стыда. Как же она могла столько натворить: полюбить Акиву — или думать, что любит? Потому что теперь, что бы ни было между ними, это выглядело, как слой налипшей грязи, — любовница ангела — и совсем не было похоже на любовь. Вожделение, страсть, может быть. Юность, сопротивление, саморазрушение, порочность. Она ведь едва была с ним знакома, как она могла подумать, что это любовь? Но чем бы это ни было... будет ли это когда-нибудь прощено?
Скольких еще химер Кару должна воскресить, прежде чем они примут ее?
Все они. Которых было так много. Каждого, кто умер из-за нее. Сотни тысяч. И даже больше.
Что было, конечно, невозможно. Те души исчезли, включая тех, которые были дороги ей. Они были потерянными. Что теперь? У нее нет возможности искупить свою вину?
Это была ее жизнь, это был ее ночной кошмар. Порой, единственным способом вынести все это, было убеждать себя, что у всего есть свой конец. Если это ночной кошмар, она проснется, Бримстоун окажется живым; все окажутся живыми. А если это не кошмар? Что ж, все это когда-нибудь, так или иначе, закончится. Раньше или позже.
Она рисовала, изображая оскал Разора до ужаса правдоподобным.
«Сусанна, ты и правда желаешь знать, что со мной? Так получай. Я загнана в ловушку песчаного замка с мертвыми монстрами. Вынуждена воскрешать их, одного за другим, стараясь избежать того, чтобы быть съеденной».