Марина стала пунцовой.
Дженкинс и Марина были больше чем партнеры, они воспринимали их тандем семьей. Какой-то извращенной, но, все же, семьей.
– Дженкинс, – решилась спросить она, – что будет, если я не смогу справиться и с этим заданием?
Он резко развернулся и нахмурился.
– С чего такие разговоры? Ты старайся и все получится.
– А что, если я не хочу стараться?
Чайник зашумел громче и щелкнул, выключившись. Дженкинс прищурился, а лицо ожесточилось.
– О чем ты говоришь?
– Ты никогда не хотел жить обычной жизнью? – Марина покосилась на него. Она не привыкла откровенничать с Дженкинсом, но хотела, чтобы он понял ее. – Я имею в виду, быть обычным человеком. Учиться, работать, завести семью.
Дженкинс стоял истуканом. По его лицу было непонятно, о чем он думал.
– Прости…, я лезу не в свое дело. Забудь, что я сказала.
Внутри задрожало – телефон сейчас позвонит.
– Алло, – выдохнула она и покосилась на Дженкинса.
– Привет, это Дима. Ты сегодня вечером свободна?
Марина сглотнула.
– Да.
– Тогда я за тобой заеду в восемь.
Дима отключился. Марина подскочила и, не обращая внимания на задумчивого Дженкинса, стала собираться. Дженкинс некоторое время молча наблюдал за ней и, в конце концов, вышел из квартиры.
Марина взволнованно посмотрела на себя в зеркало. Она не сдерживала улыбку, когда поглядывала на часы.
Он приехал четко в восемь ни минутой раньше, ни минутой позже. Марина заметила серый, как его глаза, Ламборджини еще в начале улицы и сразу поняла, кому он принадлежит. Сердце затрепетало подобно маленькой птичке.
Дверь поднялась вверх, словно крыло ласточки, и Дмитрий Аскендит вышел из совсем “непримечательного” авто. Мальчишки уже окружили машину и, не обращая внимания на Аскендита, делали селфи.
Он разражено опустил на переносицу солнечные очки, хоть солнца и не было. Марина замерла, когда он поднял голову и их взгляды встретились.
Губы растянулись в улыбке. Он махнул ей.
Окрыленная, она сбежала по ступенькам.
– Привет, – она улыбалась во все двадцать восемь зуба. Дима пригласил ее сесть, и она нырнула в спортивную машину. Мотор взревел. Они понеслись по улицам Питера.
– Готова стать моей музой? – улыбнулся он, не скрывая отличного расположения духа. Сегодня ему позвонили агенты АКД и сообщили, что им удалось выделить ДНК из волоса, что нашли на полу в туалете в сгоревшей квартире. И ДНК не совпадало с ДНК владелицы квартиры и не проходило по базам данным. Это обнадеживало. Была большая вероятность того, что это был волос Виверн.
Марина проследила, как он повернул руль.
– Тебе идет эта машина и когда ты за рулем, – слова вырвались сами собой.
– Спасибо, – улыбнулся он, как довольный Чеширский кот.
– А где ты будешь меня… ммм… рисовать, – она прокрутила это слово на языке и засмущалась сильнее.
– У меня в квартире. Ты уже там была когда…
– Не надо вспоминать этот день. Мне до сих пор стыдно.
Дима не сдержал смешок.
– Мерседес еще не отдали на покраску…
– Хватит издеваться, – нахмурилась Марина, хотя глаза ее смеялись.
– Знаешь, я сегодня приготовил бутылочку Dom Pérignon 3, но я теперь даже боюсь наливать тебе. Надо было купить детское шампанское, – его настроение росло. Он оторвался от дороги и посмотрел на пунцовую Марину. – Прости, не удержался подколоть тебя.
Марина надулась и отвернулась.
Молча, они доехали до его квартиры на Мытнинской набережной.
Дыхание перехватило.
Пол, горизонтальные поверхности были заставлены сотнями горящих свечей. Мягкий танцующий свет придавал помещению таинственности и интимности.
Марина застыла на пороге, не решаясь пройти дальше.
– Что же ты, – Дима, улыбаясь, стоял напротив нее. Он подал руку, – не заходишь?
Преодолевая волнение, она прикоснулась к его горячей ладони. По телу пробежался электрический разряд. Марина вздрогнула.
Она не могла поверить, что Дима сделал это все для нее. Обомлевшая она дала ему увести себя вглубь квартиры.
– Тебе нравится?
– Да, – выдохнула она. Они вошли в гостиную. Сотни свечей у камина, приготовленная кушетка и мольберт на треноге кричали о месте написания картины.
Дима с громким хлопком открыл шампанское.
– Знаешь, я заснуть не мог накануне, – разлил напиток по бокалам и подал один из бокалов Марине. – За наше официальное второе свидание.
– За второе свидание.
– Я сейчас приду. Располагайся.
Дима вышел из гостиной, а Марина обернулась к кушетке, обставленной свечами.
В огнях свечей Марине все казалось сновидением. Гостиная, обставленная как дворец девятнадцатого века, невольно переносила ее в фильм или роман. Марина подошла к консоли и, не удержавшись, дотронулась лепестков роз.
Краем глаза она заметила знакомые корешки книг. Обернувшись на дверь, Марина подошла к шкафу-библиотеке и вытянула книгу “Слабость человечества”, написанную Владыкой еще во времена, когда он преподавал и был уважаемым человеком.
Марина не ошиблась. Здесь были все книги Анирама Мортиса.
Вдруг она услышала звук и воровато отбежала от шкафа.
Сглотнув, она дернула замок платья, и трикотаж слетел с плеч, упав к ногам. Медленно за ним отправился лифчик.
Она растерялась и занервничала, пожалев, что пошла на поводу плана Дженкинса. Но обмотавшись шелковой простыней, подобно греческим богиням, она прилегла на кушетку.
Резкий выдох заставил ее обернуться. Дима ошарашено замер в проходе. Смущенно Марина отвернулась и спряталась под простыней с головой.
Аскендит взял себя в руки и, поставив набор акварели на подставку, приблизился к свертку на кушетке.
Он прикоснулся там, где должна была быть голова Марины.
– Я… Мне так стыдно, я просто подумала…
– Я даже мечтать не смел, – перебил ее Дима. Марина выглянула из своего укрытия. Пунцовая как рак, она встретилась с потемневшими глазами Димы и сглотнула. Он приблизился, и его влажные губы накрыли ее.
С трудом оторвавшись от Марины, он вскочил и понесся к мольберту. Она медленно открыла глаза.
– Откинься, – скомандовал Дима. Напряженно Марина прилегла. Простынь соскользнула и грудь оголилась. Рука дернулась, чтобы прикрыться.
– Оставь, прошу… – глухая хрипота выдала его волнение. Девушка сглотнула и, выдохнув, вернула руку на подушку.
Все это казалось ей дикостью, он одновременно возбуждало.
Дима схватил карандаш и сделал набросок. Его глаза, подобно руке, ощупывали лицо, шею, ключицу, руки, грудь, бедра, проглядывающие сквозь тонкую материю, ноги.
Он рисовал, а Марина с каждой минутой расслаблялась. Она раскрепощалась и уже следила, как он оглядывает грудь. Взгляд его темнел, наполняясь вожделением. Рука повторяла округлые штрихи соска, и Дима двигался дальше.
Марина закусила губу, чувствуя, как нарастало напряжение в воздухе. Он рисовал ее, а она запечатляла в памяти, как он прищуривается, проводя взглядом по ее телу, и как сосредотачивается на одной точке.
Он схватил кисть и все поменялось. Его движения стали быстрее. Взгляд серых, словно сталь, глаз блуждал по коже и складках ткани. Он остановился на лице и очень долго прорисовывал губы, а Марина все мечтала, чтобы он ее вновь поцеловал.
Дима вошел в какой-то странный транс. Он не подходил к мольберту больше двадцати лет. Прикоснуться к кистям, водить по холсту влажной акварелью было подобно разговору со старым другом, которого он давно потерял.
Дима шумно выдохнул, оказавшись в плену глаз Марины. Он прорисовывал ее радужки, погружаясь в темно-синие глубокие, как океан, глаза. Они были словно волнующееся море, отражающее пасмурное небо. В их глубине он видел вспышки золотых молний.
Это стало сладкой пыткой. Он взглядом ласкал каждый сантиметр тела не в силах прикоснуться. Пытка, что нравилась и возбуждала обоих.
– Ева, положи руку на подушку, где она бы… – Дима замолчал на полуслове и испуг отразился на его лице. Он вдруг понял, что назвал Марину Евой. – Прости. Я не хотел.
