Медсестра выглядела расстроенной и потерянной. Она внимательно наблюдала за тем, как сжимались и разжимались мои кулаки. Я понимала. Что она ни в чем не виновата, а наоборот, молодец. Не побоялась рассказать правду.
— Спасибо, — буркнула устало. — Не кори себя. Все хорошо.
Отвернувшись, я закрыла глаза, слушая удаляющиеся шаги. Скрипнула дверь. Соседи по палате стали тихонько переговариваться между собой. Я не слушала их. В груди будто что-то оборвалось.
«Он сбежал от меня, — билась мысль. — Зачем я вообще к нему привязалась? Мне одного предательства не хватило? Теперь Тони мертв… Почему это должно было случиться? Я никогда не желала никому смерти».
Сердце отчаянно рвалось из груди. От чего-то меня гложила вина за гибель Тони. А еще стало обидно, что после всего совместно пережитого Лю просто сбежал.
«А может, он к источнику отправился? — трепыхнулась слабая надежда. — Он обязательно вернется, как только восстановится».
Мне хотелось кричать от безысходности. Опять я осталась один на один со своими проблемами.
«Всё правильно, Рян, так и должно быть, — шепнул голос. — Ты не достойна иметь мужчину рядом».
Я не заметила, когда именно это началось, но слезы лились бесконтрольно. И вот уже половина подушки совершенно мокрая. Но пошевелиться оказалось невозможно. Беспомощно хлюпая носом, молила, чтобы сон накрыл меня своим одеялом. Но тот не шел. Голова болезненно гудела, нос опух, ресницы слиплись.
Спустя несколько минут я все же нашла в себе силы успокоиться и выпить воды.
Заглядывала Софи с виноватым видом. Но прикрыв веки, я притворилась спящей, чтобы избежать разговора с ней. Она, конечно, очень проницательная и добрая женщина, но я была не готова делиться с ней наболевшим. Учитывая её характер, будет переживать за меня. Ведь не зря она ходила такая понурая. Правду знала и жалела меня.
Заснула я ближе к утру. Пробиться к Люциану не пыталась. Бесполезно. Он слишком далеко, поэтому раньше ничего не получалось.
В обед явилась мама.
— Не переживай доченька, — проговаривала она. — Я всё оплачу. Тебя скоро выписывают, так что живи у меня. Мы с папой позаботимся о тебе.
— Мне не нужна… — я хотела сказать: «жалость», но замялась. Она точно разозлилась бы на такие слова.
— Вот, — мама достала прямоугольную белую коробку. — Телефон тебе купила.
— Спасибо, — сказала, растерянно принимая подарок.
— Вот и хорошо. Будь умницей и слушай маму. Замки в твоей квартире я уже поменяла. Пока поживешь у нас. А ее сдадим, — улыбаясь, родительница выливала на меня ушат информации, от которой хотелось выть. — Я обо всём договорилась.
— А меня, как всегда, забыла спросить, — буркнула едва слышно. Я словно опять вернулась в прошлое. Надо отметить, не самое приятное.
— Работать пока не сможешь, посиди дома, — продолжала она в упор не замечая моего недовольства. — Я так рада, что ты с нами.
Она будто разговаривала с кем-то воображаемым, а не со мной.
— Ладно, — перебила поток ее малопонятной речи. — Поживу у вас какое-то время. Но квартиру не нужно сдавать. Я не хочу, чтобы там находились чужие люди.
— Да какие ж они чужие? — моргнула она, наконец обращая внимание на свою дочь. — Родственники они нам… Дальние.
«Всё это бесполезно. Для начала выберусь из больницы, а там придумаю, что делать дальше».
Мама еще что-то говорила, но я уже не слушала. В голове творился полнейший сумбур и застрявшая усталость. Она просто пожирала меня изнутри, лишая желания что-либо делать. В том числе бороться с родственниками. Хотелось плыть по течению, притворившись послушной девочкой. Но я не знала как долго смогу существовать в той, придуманной для меня, шкуре.
Дни в больнице слились друг с другом. Слиплись, как мармеладки в тесной упаковке. И не находилось сил, чтобы разлепить их. Будто и не со мной все происходило, а с кем-то другим.
Сознание прояснилось только на выписке. На меня надели старые треники и вытянутую футболку. Свой выбор мама объясняла тем, что «так удобней». Моё мнение, естественно, никто не спрашивал.
— Через две недели придете снять швы, — говорил мне врач, записывая что-то в тоненькой карточке.
Мама сидела рядом и с полуулыбкой на губах, изображала заинтересованность.
До квартиры родителей мы добирались на такси. Уже там она начала бубнить по поводу высоких затрат на «дитачку». Меня затапливало чувство стыда.
— Я могу сама заплатить, — вмешалась в ее сумбурный монолог.
— Сиди уж, калека, — отмахнулась она. — Кто ж тебя теперь замуж возьмет?
От резкой смены темы, я чуть не подавилась слюной.
— Может, мне не нужен муж, — сказала тихо. К несчастью, мама прекрасно расслышала мои слова.
— Глупости! — взвилась она. — Приличная женщина в твоем возрасте должна быть замужем и растить детей. Но ты не волнуйся, обязательно кого-нибудь тебе найду.
Икнув, я сжала губы плотнее, чтобы не ляпнуть чего-нибудь в ответ.
«Бесполезно. Они никогда не примет мою точку зрения. Ведь есть только ее мнение и неправильное».
Водитель тихонечко посмеивался над нами, но в разговор не вмешивался.
Подъехав к пятиэтажному дому, мы выбрались из машины. Не без трудностей, но я справилась, не жалуясь.
— Обопрись на меня, — сказала мама, тоном, не терпящим возражений.
Старушки на лавочке у подъезда поохали над моей судьбой. И быстро потеряли к нам интерес.
Поднявшись на второй этаж, зашли в затхлую квартиру. В прихожей, помимо обуви и курток, я заметила картонные коробки и пару черных мусорных пакетов. Старые обои пожелтели и отвалились в некоторых местах.
«У меня ремонт сделала, а до себя руки не дошли», — отметила мрачно.
Хватаясь за косяк, я разулась и прошла дальше по коридору до кухни. За обеденным столом сидел папа в окружении старых микросхем и паяльника. В воздухе витал запах канифоли. Он перебивал то затхлое амбре, что вечно исходило от небрежно сложенных вещей.
— Привет, пап, — позвала я его. — Останусь у вас на несколько дней.
— А-а, — протянул он, подняв голову и осмотревшись. — Оставайся. Я гречку с мясом сварил. Будешь?
— Не откажусь, — просияла, подходя к плите и открывая крышку кастрюли.
Папа любил готовить, но мама резко подпускала его в святая святых. Он обижался, но терпел. Находил себе другое занятие.
— Вале-е-ера, — протянула та, заходя и определяя лекарства в шкафчик. — Опять приготовил свою бурду. Не мог меня дождаться? Еще и развонял здесь своим паяльником.
Я завидовала папиному терпению. Он поднял совершенно пустой взгляд на маму и начал убирать за собой со стола.
— Можно я папину кашу поем? — спросила, накладывая теплую гречку в глубокую тарелку.
— Да. Что теперь поделаешь. Раз набедокурил, придется расхлебывать, — проголосила она, открывая кран. — Руки сначала помой, а то в больнице одна грязь.
Я послушно сделала все как онавелела. И приступила к еде.
После вкусного обеда мне сразу захотелось спать.
— Пойдем, покажу твою комнату, — сказала мама, увидев, что я закончила
Помыв посуду, чинно поковыляла за ней. Держась за стену, аккуратно переставляла ноги, чтобы не упасть и не запнуться о разбросанные вещи и коробки. Повернув за угол, я застыла.
Всю комнату заполнял непонятно откуда взявшийся хлам, расфасованный по мешкам и пакетам.
— Убери здесь, — мама указала на самый ближний к выходу угол. — Только ничего не выкидывай. Как место будет, поставим туда раскладушку.
— Откуда у тебя столько мусора? — изумилась, открывая первый пакет и вынимая из него старую дырявую куртку с характерным запахом помойки.
— Люди отдают, — ответила она, выхватывая из рук сокровище, не иначе.
— Зачем ты берешь? — уверенности в моем голосе поубавилось, но я не могла не спросить.
— А чего добру пропадать? — взвилась она, и мне сразу расхотелось спорить.
Достав из завала первую коробку, решила изучить содержимое. Там лежала битая посуда в ворохе отсыревших газет. Видимо, это недавний улов. Перетащив табуретку из кухни и мусорное ведро, начала выкидывать явный хлам, не подлежащий к использованию или восстановлению. Мама смотрела на меня как на врага. Но так и не смогла объяснить зачем нужные разбитые тарелки.
