— Вот и умница.
Его поцелуй — первый за последние два с половиной года, прощальный — был нежен. И проведя большим пальцем по губам, словно стирая след от этого поцелуя, Макэйо добавил:
— Я действительно буду о тебе помнить.
Он сам вывел Торхилд из комнаты и передал на руки альву в золотом панцире, добавив пару слов на высоком алири. Торхилд не поняла, но ей показалось, что Длинный шип просит о чем-то. Она стояла, сжимая обеими руками сумку, и ждала.
— Закрой глаза, — велел сопровождающий.
И она подчинилась.
А когда открыла, то обнаружила, что стоит не в дворцовом коридоре, но… где?
Стены. Запахи. Свет и снова запахи. Так много, что голова идет кругом. И Торхилд чихает, пытаясь справиться с собой же.
— Ворота там, — жесткие руки развернули ее, указав на серую стену. — Беги.
Торхилд не могла. Она стояла, озираясь, не в силах справиться с растерянностью и страхом.
— Беги же, — сопровождающий ударил по лицу. — Быстро!
И она вспомнила. Побежала, пытаясь уйти от альва и той неведомой опасности, которая вскоре перестала быть неведомой… не следовало оставаться в лесу на ночевку. И задерживаться рядом с городом. Прав был Макэйо: бежать. Пока есть силы, пока есть шанс сохранить жизнь, пусть и крохотный, но бежать.
Она бежала…
И стрелы подгоняли, напоминая, что будет больно. А Тора боится боли.
С детства. И бег длился долго, кажется, вечность. До того самого дерева. И молодого пса, вынырнувшего вдруг из леса… и райгрэ, который появился, когда Торхилд уже перестала надеяться… она еще решила, что боги послали ей спасение.
И попросила о защите.
Она ведь не знала, кто он.
Виттар Бешеный.
Чудовище в любом из обличий.
Он вырезал целые деревни. И вывел жилы к белокаменному Айонору, выпустив пламя на городские улицы. Он устраивал дикую охоту. И убивал своих же, лишь едва заподозрив в предательстве.
А теперь он имел полное законное право распоряжаться жизнью Торхилд.
Дядя, наверное, рад будет… все само решится, без его участия.
Должно было решиться.
Тот, кто стоял рядом с Торхилд, не собирался ее убивать. Не сейчас во всяком случае. Почему? Он разглядывает ее, как… как Макэйо. Хочет того же?
Да. Пожалуй.
Ждет. Дает ей иллюзию выбора? И если ответить на молчаливый вопрос, который Торхилд читала в светлых глазах, то она получит шанс.
Макэйо сам говорил, что мужчины мягче относятся к женщинам, с которыми делили постель. И если так, то… надо просто ответить. Движением. Словом. Хоть как-то. Но ей слишком страшно, и единственное, на что Торхилд способна — смотреть в эти светлые глаза, думая, что на самом деле умирать не так и больно…
Если не больно, то ладно.
— Встань, — попросил райгрэ, и Торхилд поспешно поднялась.
Он был так близко.
И оказался еще ближе. Торхилд отступила бы, но некуда — за спиной стол. А сбоку — кресло. Побежит и…
— Не бойся, — ее повернули спиной, и холодные металлические когти коснулись шеи. — Не шевелись, пожалуйста.
Даже если бы и хотела, не смогла бы. Тело Торхилд больше ей не подчинялось.
— А дышать можно и даже нужно, — теперь его руки лежали на плечах Торхилд. И вновь она подчинилась, пытаясь сосредоточиться на дыхании.
От райгрэ исходил сильный запах — мускуса, железа и камня. Вожака. Сильного и молодого. Он же, наклонившись, уткнулся носом за ухо и просто стоял. Горячее дыхание щекотало шею, и Торхилд подумала, что, наверное, ему совсем не сложно будет эту шею перекусить. Одно движение челюстей и… как с тем лучником, от которого ошметки остались.
— Я запоминаю твой запах и только, — пояснил он. — Потерпи еще немного.
Торхилд кивнула и сумела не потерять сознание, когда его язык коснулся уха.
— Вот так, — ее развернули. — Ну-ка посмотри мне в глаза.
Она смотрела, но от ужаса ничего не видела.
— Неужели я настолько страшный?
Надо ответить, но сил нет.
— Успокойся, — Торхилд вдруг обняли и прижали к груди. Теплая ладонь легла на голову. — Я не причиню тебе вреда, клянусь рудой. И никому не позволю.
Он уговаривал Торхилд, мягко, ласково, и по голове гладил, и шептал, что в его доме безопасно, что никто не посмеет ее оскорбить, что дядя ее при всем желании до Торхилд не доберется, а он желает, не понимая, что война многое изменила.
И вообще не должны маленькие девочки воевать.
Торхилд выжила, и это говорит лишь о том, что она сильная и умная. А значит, с остальным справится…
Он, конечно, альвов ненавидит и, попадись встретить Макэйо, убил бы не задумываясь, но он не настолько безумен, чтобы ненавидеть еще и Торхилд. Почему-то показалось — голос дрогнул слегка.
Не она виновата перед родом, но род перед ней — не сумел защитить, а теперь свою слабость прикрывает вымышленным ее позором.
Нет, страх не исчез, но отступил, стал не таким всепоглощающим.
— Простите, райгрэ, — прошептала Торхилд, когда к ней вернулся дар речи. — Это больше не повторится.
— Все хорошо, — с нажимом повторил Виттар Бешеный, стирая с ее щеки слезу. — Но из дома не выходи. В городе сейчас небезопасно.
Почему? Другие думают иначе? Или дело в дяде?
— Да, райгрэ.
Он почему-то вздохнул… небось, уже раскаивался в неосторожном обещании.
— Завтра я познакомлю тебя с домом и слугами. Начни, пожалуйста, с кухни. В последнее время там окончательно забылись. Будь добра, напомни, что еда должна быть горячей и, желательно, вкусной. Когда-то Тиора умела готовить. Постарайся возродить в ней это умение. Если вдруг это окажется слишком сложно для нее, передай, что найти другую повариху не так и сложно.
Значит, райгрэ не шутил, предлагая Торе заняться домом.
Хотя с поварихой он, конечно, поспешил. Мама говорила, что хорошие поварихи на вес золота… впрочем, судя по тому, как готовили здесь, кухня и вправду нуждалась в переменах.
И не только кухня: весь особняк был крайне запущен, почти заброшен и, честно говоря, Тора слабо представляла, с чего начать. Получится ли у нее? Получится. Она ведь хочет остаться в этом доме.
Не подкидышем, пригретым из милосердия.
Не редкостью, которую берегут по привычке.
Но кем-то, кто имеет такое же право жить, как и прочие.
— Все, найденыш, беги, отдыхай, — велел райгрэ.
Торхилд следовало бы испытать радость: он поклялся рудой, что не обидит. Но почему-то безотчетный страх не исчез, а Макэйо утверждал, что следует верить собственным страхам.
В отведенной ей комнате остро пахло перцем и лимоном, а на туалетном столике, изрядно запыленном — слуги, видимо, совсем не боялись райгрэ — стояла склянка из черного стекла.
