— Забавно, — с лёгкой растерянностью в голосе хмыкнул отец. — Надо подумать.
— Ты просто читаешь мои мысли! — язвительно протянул я. — Чем-то подобным я и пытался заняться, когда один из легендарнейших боевых офицеров современности вдруг начал отчаянно и самоотверженно меня утешать.
— Ещё скажи, что я не дал тебе полезной информации и пищи к размышлению, — не поддался генерал.
— Честно? Ты мне геморроя добавил. До сих пор мне надо было решить только, что делать с ребёнком, а теперь ещё у меня самого обнаружилось раздвоение личности, — насмешливо ответил я. Про то, что определённые странности собственного поведения я и сам уже заметил, говорить не стал. А смысл? Мне не высказаться надо было, а спокойно подумать!
Возможности это сделать, правда, пришлось ждать довольно долго. За разговором мы успели добраться до гравилёта, на котором сюда прилетел я, погрузиться в него и взлететь. А потом ребёнок решил, что он выспался, хорошего понемногу, и теперь можно задать взрослым жару.
— Ах ты, зараза мелкая, — ласково проговорил я, аккуратно извлекая крошечное, но удивительно громкое существо из люльки. М-да. То ли ребёнок слишком маленький, то ли с последней моей встречи с детьми подобного возраста я сам несколько подрос; в руки младенца я брал с некоторой опаской. — Ах ты, скотина голосистая, и часто ты вот такие концерты планируешь? — продолжил я всё тем же мурлычуще-сюсюкающим тоном, неловко покачивая ребёнка на руке и прикидывая, что ему может быть нужно, коль он так разоряется. Вариантов было всего два; вспомнить бы, как нужно действовать в той или иной ситуации. — А если твой дедушка сейчас выскажется, я ему в морду дам, и мы разобьёмся, — продолжил вещать я, не глядя в сторону булькающего от смеха генерала.
В принципе, бить его было не обязательно, мы и так имели все шансы при необходимости перехода на ручное управление очень близко и с разгона встретиться с землёй. Похоже, я имел счастье наблюдать уникальное в своём роде событие: Дмитрий Иванович Зуев в истерике биться изволят-с.
Нет, по-хорошему, я вполне понимал его веселье. Даже разделил бы его, окажись героем этой трагикомедии кто-нибудь другой. Но, повторюсь, мне было решительно не до смеха.
Дальше, правда, стало ещё веселее, и я понял, что пора окончательно смириться с ролью комического персонажа и начать получать от неё удовольствие. Потому что сразу после представления внука мама побледнела, пошла пятнами и предприняла попытку брыкнуться в обморок. При виде такой реакции даже малец примолк; хотя, может быть, ему просто надоело изображать сирену.
Впрочем, тревожный инцидент имел положительные последствия. Во-первых, ничего объективно ужасного не случилось, а, во-вторых, и это главное, к отцу вернулась его обыкновенная ироничная рассудительность.
— А теперь, Лесь, может быть, ты всё-таки объяснишь, что это было? — насмешливо поинтересовался отец у возлежащей частью на диване, частью — у него на коленях мамы. Я сидел в кресле напротив и на всякий случай продолжал покачивать ребёнка на локте; а то вдруг, если что-нибудь в окружающем мире опять переменится, он вспомнит, чем занимался последние минут двадцать?
— Извини, — очень смущённо хмыкнула она, осторожно садясь. — Я тут просто книжку только-только прочитала, и там в главной роли выступает одинокий мужчина с двумя детьми.
— Это настолько ужасно? — озадачился я.
— Нет, просто книжка уж очень страшная была, и про маленького ребёнка там тоже… всякие ужасы были, — она виновато вздохнула.
— А, так вот почему ты всю ночь пыталась уйти в грунт, закопавшись в кровать и заодно под меня? — фыркнув от смеха, уточнил отец. — Это кое-что объясняет. Вечером выдашь мне эту книгу; даже интересно, что там такое написано, если ты при виде ребёнка в обморок падаешь. На Алиску ты сегодня также реагировала?
— Не утрируй, — проворчала она, всё-таки поднимаясь с дивана и подходя ко мне. — Алиска своя, знакомая, а тут вдруг такое внезапное явление, точь-в-точь как в книге! — мама передёрнула плечами и аккуратно присела на широкий подлокотник рядом со мной. — Ладно, рассказывай давай, горе моё. Что это за ребёнок, куда делась его непутёвая мамаша и… дай сюда, он, по-моему, голодный.
— Ты это на взгляд определила? — с иронией уточнил я, передавая мелкого в опытные надёжные руки.
— Ага. На вас двоих один раз взглянуть достаточно, чтобы понять: заморите человека голодом, и не заметите, — отмахнулась она. — Да, мой сладкий? Бестолковый тебе папочка достался, но ты привыкай, они все такие, — воркуя с ребёнком, мама невозмутимо удалилась в кухню, откуда через пару минут появилась с ним же и с бутылочкой в руках. — А мамочка у нас, видать, тёмненькая, и хоро-ошенькая, краси-ивая такая, да?
— Про тёмненькую, положим, ты догадалась по масти ребёнка, — медленно кивнул отец. — А всё остальное?
— Что я, сына своего не знаю, что ли?! — проворчала она. — Ему же роковых красоток подавай; какой внутренний мир, какой характер? Ноги от ушей и грудь третьего размера, и весь характер! А учитывая, что мамочки я тут не наблюдаю, а наблюдаю маленького кукушонка, портрет вполне ясен.
— Тут немного другой случай, — поморщился я от приведённого описания. Во-первых, с подобной выжимкой собственных вкусов я был категорически не согласен, а, во-вторых, почему-то было весьма неприятно слышать подобную характеристику в адрес зверушки. Чёрт, правда что ли я так избирательно влюбился? — Рури не могла забрать с собой ребёнка из соображений его безопасности.
— Ты соблазнил какую-то вражескую шпионку? — мама вскинула на меня растерянный взгляд. Отец насмешливо подмигнул, но промолчал, а я отмахнулся, внутренне поразившись её интуиции.
— Ты книжек поменьше читай.
— Ладно, а всё-таки? — строго посмотрела на меня родительница. — Она хотя бы жива? И какая она?
— Жива. А насчёт «какая» — не скажу, мы не успели толком познакомиться, — рассмеялся я.
Соврал, конечно, но мне совершенно не было за это стыдно. Не нужно быть гениальным психологом, чтобы понять: Рури бы маме понравилась. И если я начну перечислять вскрывшиеся качества зверушки, матушка не упустит случая высказаться на тему «и ты такую девушку проворонил!». И будет высказываться очень долго и очень регулярно. Оно мне надо? Если отца я ещё мог прямым текстом послать с его наставлениями, и он на такое реагировал спокойно, то грубить матери совесть всё-таки не позволяла.
В общем, пусть лучше ворчит, какой я безалаберный, безответственный и бестолковый. Это я и без неё знаю, и эта пластинка ей быстро надоест.
— Тьфу! Семён, ты… Ох, ну как можно быть таким чурбаном, а? Вот в кого ты такой уродился только?!
— В уродителя, — не мог не ответить я. — Вон он, на диване сидит и ухмыляется.
Мама бросила взгляд на отца, потом посмотрела на меня, потом обратно… и тяжело-тяжело вздохнула.
— Да, что это я, в самом деле, — она махнула рукой и предпочла сменить тему. — Как вы хоть мальчишку назвали?
— Ярослав, — сообщил я.
— Ярослав Семёнович. Ярик. Ярушка, — тут же заворковала мама. — А что, мне нравится, неплохо звучит!
Ни одного важного вопроса по дороге решить не удалось, но зато как-то само собой нашлось имя. Для сына.
С ума сойти, у меня теперь есть сын. Скажи кому — не поверят! Да самому пока не верится, что уж там. Пожалуй, к этой мысли и этому состоянию я буду привыкать очень долго. Зато теперь я, кажется, знаю, почему беременность длится так долго. Совсем даже не для формирования ребёнка, а чтобы родители успели морально подготовиться к его появлению.
На полное освоение нового «устройства», появившегося в моей жизни, ушло недели полторы. Воспринимать такого крошечного ребёнка, который умел только пищать, есть, спать и наполнять резервуар подгузника, как человека и будущую личность категорически не получалось. Но стоило переключиться на привычные категории, и «инструкция по эксплуатации» мигом утряслась в моей голове.
Более того, к концу второй недели я обнаружил в себе потрясающие организаторские способности и умение ладить с детьми. Точнее, не совсем ладить, а, скорее, лёгкость достижения послушания. Даже странно; Ромка отца так не слушался, как меня.
