Новый Сход тряхнул маяк. Что у них там на Северных Отрогах происходит? Седьмой ангел вострубил? Хорошо, что выпивки у нас больше нет, так и спиться недолго. Плохо, что еды тоже нет. Это сейчас меня мутит и трясет, но скоро мы с Петром проголодаемся. В лучшем случае, если Рой стихнет, нас опять ждет рыбное меню.
Ядреницу я заварила ядреную, а пока пила горячей, обжигаясь, начала кое-что вспоминать. Так довспоминалась, что ноги подкосились, а хмельной дух окончательно выветрился из головы. Это что ж я вчера натворила? Сначала про жизнь свою рассказала, потом главный свой секрет выболтала, а на десерт… Навья сыть! Я сожгла все мосты! Теперь только побег! Петенька, спустившийся таки со второго этажа, разлегся у печи и тревожно скалился — моя паника вызвала у него беспокойство.
В дверь постучали. Настойчиво, уверенно. Внутри всколыхнулась досада: да кого ж там принесло так некстати, именно когда у меня от своего отражения в ванной рука сама поднялась сделать надо лбом защитное окружие? Но рядом со мной бесшумно вырос Петр. Прижал палец к губам.
Глаза у мага были холодные, спокойные — глаза человека, готового встретить опасность предупреждающим ударом. Он ведь спал еще минут пять назад, а сейчас собран, словно взведенная пружина. До меня, наконец, дошло, и я застыла, глядя на Ракитникова. В голове мелькнула древняя, как сама женская суть, мысль: хорошо, когда рядом мужчина. И тут Петр улыбнулся и едва слышно произнес мне на ухо:
— Иди открой.
— Почему я?
— Тебя не жалко.
— !!!
Стук повторился. Словно для того, чтобы усилить мой страх, он совпал с новым ударом бури в стены маяка.
— Я пошутил. Просто проснись, сосредоточься, включи дар. Там ледяная нежить? — прошептал Петр.
— Нет.
— Уверена?
— Да. Сгусток… тепла.
Свита Деда Зимника сновала вокруг маяка, но я ощущала ее иначе. За дверью был кто-то живой.
— Нужно открыть. Это может быть человек, — сказала я.
— Живые в Рое не ходят.
— А ты? Пришел же.
Петр вздернул брови, помедлил… и кивнул.
— Если это тоже маг? Помнишь сумку? — шепотом продолжила я.
— Хорошо, приоткроешь так, чтобы я мог ударить. Дверью прикройся. Никакой самодеятельности, поняла?
— Да, ваше магичество, слушаю и повинуюсь.
Ветер начал стихать, как только я потянула дверь на себя. Я тянула — буря скручивалась клубком, словно лис в норе. Мне даже захотелось подергать дверь туда-обратно, чтобы проверить, совпадение ли это, но за мной напряженно следил маг.
Передо мной стоял… ребенок. Девочка лет десяти, в дубленом пальтишке с вышивкой бисером, капорчике, отороченном белым мехом, и ярких, тоже с вышивкой, валеночках. Выглянуло солнце, заиграло на серебряных бубенчиках, вплетенных в русую косу. Я изумленно выглянула за порог: ребенок был один, лишь в паре метров в сугробе, блестя полозьями, лежали на боку нарядные санки.
Мы с девочкой молчали, рассматривая друг друга. У дверного косяка мне строил страшные рожи маг.
— Ты кто? — настороженно спросила я.
Девочка, внимательно разглядывающая меня очаровательными зелеными глазищами, прижала к груди руки в варежках и выпалила:
— Ой, тетенька! Пустите погреться! Заблудимшись мы!
— Мы? — я снова оглядела бетонную дорожку у входа и морской берег.
— Я и мой олень!
— Какой олень?
— Который заблудился. Он Роя испугался, из упряжи вырвался и ускакал! А мне домой надо! Из Тридевятого я! Домой ехала, а тут — Рой!
Блым-блым — это захлопали длинные русые реснички. Девочка и впрямь очень напоминала жительницу Тридевятого, заповедного места, в которое вливается Солнечный квартал, сектор ведунов, ведьмаков и берендеев. У ведунов и дети — маленькие маги: дружат с природой, черпают силы из леса, приручают зверье. И одежда на гостье похожа: весь узор из кругов с палочками — символического изображения Солнца и лучей. Только такой ребенок, на мой взгляд, и мог выжить в Рое.
— Не верь ей, — негромко, не показываясь, но и не особо скрываясь, сказал рядом маг. — И внутрь не пускай. Она нечисть.
— Сами вы, дяденька, нечисть, — обиженно хлюпнула носом девочка.
— А откуда знаешь, что я дяденька?
Петр выступил из-за косяка, посмотрел, прищурившись.
— Угадала, — насупился ребенок. — Голос молодой, но не детский.
— Шустрая. Чего тебе надобно, нечисть? — поинтересовался Ракитников. — Если пожрать пришла, сразу предупреждаю: невкусные мы, который день впроголодь живем. Подругу мою видишь? Кожа да кости, подержаться не за что.
Чего?!!!
— Не нечисть я, — девочка ковырнула носком валенка сугробик у порожка.
— Ага, расскажи нам сказку про ледяного бычка. Давай определимся: внутрь тебя не пригласим, а без приглашения ты не войдешь. Я — маг. Подруга моя — хозяйка этого маяка. У нас и сторож имеется.
Мы с магом одновременно обернулись, но Петеньки и след простыл. Девочка тоже вытянула шею и смотрела через порог, не делая попытки войти.
— Неужто на лютой стуже помирать оставите? — с любопытством, но без страха, даже с некоторым кокетством, спросил ребенок.
— Оставим, — кивнул Петр. — Я сам в Тридевятом вырос. Ты не оттуда. Говори, зачем пришла. И откуда.
Девочка помолчала, наклонив голову. Вздохнула, подняла глаза:
— Ладно. Не из Тридевятого я, верно. Пустите — расскажу. У меня в санках — еда, много всего. Отдам в обмен на информацию. Жрать я вас не буду, фу. Колдовать не стану, могу клятву дать. Мне бы чаю горячего, тетенька, — кажется, ребенок шмыгнул носом уже непритворно. — Холодно.
— Вещь свою дай, любую, — потребовал Петр, протягивая через порог руку.
Девочка закатила глаза, но тут ударил новый порыв ветра, и она дернула из косы гроздь бубенчиков на резинке.
— Серебро? — маг прищурился, подкинул в ладони безделушку.
— Не нечисть я, — умильно сложив губки бантиком, повторила гостья.
— Убедила, входи. А это пусть у меня побудет.
Ребенок вприпрыжку унесся в зал, развязывая на бегу капор и стягивая тулупчик.
— Красиво у вас! А это что в шкафике, раковинки? Дяденька, а вы санки-то занесите, зверье харчи растащит.
«Дяденька» с опаской выглянул за порог.
— Иди, — сказала я, — подстрахую, за нежитью присмотрю. Странно, нет их тут, попрятались все.
— Догадываюсь, почему, — пробормотал маг, натягивая тяжелую ватную куртку, оставшуюся от рабочих маяка.
Я невольно оглянулась. Наша гостья осваивалась: ходила по залу, приложив к уху раковину. Коса у нее начала расплетаться, и она переплела ее яркой вышитой ленточкой.
Петр заволок санки внутрь, сунул нос в льняные торбы, аккуратно обвязанные веревками, радостно хмыкнул.
— А ведь действительно жратва! Эй, Ледышка! Сейчас сидишь тихо-тихо, а мы с подругой поесть приготовим. Поедим все вместе и поговорим, слово даю.
— Хорошо, дяденька маг, на сытый живот и впрямь лучше думается, — покладисто отозвался ребенок. — Только меня Маша зовут, а Ледышкой меня называть — это совсем по-деревенски, моветон. А вы из деревни, наверное? Суеверный, да? А почему тогда не боитесь? А вы тут вдвоем только? А чего маяк не светит? Ой, а можно конфетку?
Видимо, девочка добралась до кожаной сумки, Петенькиного трофея.
— Аппетит не перебей, — машинально брякнула я.
— Хорошо, тетенька.
Я чуть не рассмеялась. Я сплю, что ли? И снится мне какая-то… фантасмагория. Тем временем Петр разбирал торбы с едой.
— Лук, — благоговейно проговорил он, — свежий лук. Морковочка. Сливы. А тут что? Курица? У вас на Отрогах куры водятся, Ледышка?
— Не, — весело протянула Маша, появляясь на кухне с пакетиком леденцов. — Это из Тридевятого от селян подношения.
— Чтят вас с дедом? — не моргнув бровью поинтересовался маг, пока я, раскрыв рот, переводила взгляд с него на ребенка.
— А как же. Я привезла все, что в холодильнике было. Свежее, приморозилось только.
— У вас и холодильник есть? А добиралась правда на олене?
— Не, простите, тетенька и дяденька, это я приврала маленько. Нежить в санки запрягла. Только она разлетелась вся, как доехамши.
