Я смотрю прямо в глаза куратору. В моей голове борются два варианта развития событий. Первый ненамного отличается от моих фантазий — тот же вырванный язык, скормленный псам, тот же полет с башни. Второй вариант более унизительный и более правдоподобный — подчиниться приказу. Отец не будет просить за меня ректора или самого полковника, даже наоборот — встретит меня дома с распростертыми объятиями. Если меня исключат сейчас, первое, что сделает мой драгоценный папенька, — выгодно выдаст меня замуж. Хочу ли я этого? Конечно, нет. Готова ли я вытерпеть ради этого унижение? Нннн… Да.
Я смотрю в затылок Аэрта. Он даже не оборачивается, чтобы увидеть шоу. Просто сидит и рассматривает пространство перед собой, в отличие от Тибо, который пристыженно опускает глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом. Я возвращаюсь к злополучной парте, возле которой дрожит девчонка. Похоже, она уже успела тысячу раз пожалеть о том, что спровоцировала эту неловкую ситуацию. Книжки сыплются из ее рук, губы белеют и дрожат. Похоже, она вот-вот расплачется. И мне вдруг становится… жалко ее? Ох, нет, не лучшее чувство для такой, как я. Но я не могу перестать думать о том, что совсем недавно я так же тряслась перед Аэртом в попытках сохранить последние крупицы достоинства и не расплакаться. И я каждый раз так трясусь перед старшим братом, просто потому что никто меня не защищает, и никогда не защитит, а я сама уж точно не могу за себя постоять. Так в какой момент я стала худшим из воплощений Мерира? Эта мысль так яростно впивается в мое сознание, что я спешу выполнить приказ только для того, чтобы доказать самой себе, что с братом у меня нет ничего общего.
Наверное, я наклоняюсь слишком поспешно, потому что острая боль пронзает мое тело насквозь, и я, не удержавшись, тихонько вскрикиваю, выставляю вперед руку, чтоб не разбить нос о пол. В глазах темнеет, но я все же поднимаю учебник, почти не пошатнувшись.
— Что-то не так, кадет Арос? — участливо спрашивает мастер Ирэ.
— Кажется, я напоролась на плохо вбитый в пол гвоздь, — лгу я и встречаюсь взглядом с Аэртом. Боль не проходит, и я хватаюсь за край парты, чтобы не упасть.
— Мастер, мне кажется, кадету Арос необходимо в лазарет, — голос Аэрта неожиданно громко звучит в тишине аудитории. — Я могу отвести ее.
Кадет Ивес медленно кивает куратору, будто бы согласовывая понятные только им вещи.
— Хорошо, — дает добро руководство. — Но, если с кадетом все хорошо, вы оба возвращаетесь на лекции.
— Конечно, куратор.
Аэрт быстро поднимается, не заботясь об аккуратности берет меня под руку и ведет к выходу. Я бы хотела остаться в аудитории, чтоб мой уход не выглядел капитуляцией, но с каждым шагом дышать мне становится все труднее и труднее, а круги в глазах разрастаются, застилая собой все вокруг.
— Ты пила то, что я оставил тебе на тумбочке? — слова прорываются сквозь стучавшие в моей голове молотки.
Я пытаюсь ответить, но не могу, меня хватает только на то, чтобы отрицательно покачать головой.
— Дура! Какая же ты дура!
Даже не спорю, он абсолютно прав. Как я могла забыть?
Путь до комнаты кадета Ивеса для меня утопает в тумане. Каменные стены мелькают перед глазами, ступени плывут, а момент, когда меня укладывают в постель, вообще не удерживается в памяти. Аэрт точно так же, как и ночью, вливает мне горло свой целебный эликсир.
— Скоро пройдет, — обещает он, и, действительно, через какое-то время дышать становится легче, а острая боль притупляется.
— Спасибо.
— Даже не говори со мной, — не скрывает злости мой спаситель. — Зачем я вообще с тобой связался!
— Потому что ты не мог бросить меня в беде, не так ли? — я стараюсь состроить милую мордаху, но не уверена, что получается.
Кадет Ивес кривится при взгляде на меня и продолжает нервно колдовать над флягой.
— Этого тебе хватит на три дня, — он протягивает мне наполненную емкость. — Пей по пять глотков четыре раза в день, и кости скоро будут как новые, легкие — тоже.
Я киваю, приподнимаюсь, прислушиваюсь к собствен ощущениям. Боль ушла, и я уже могу шевелиться почти без стонов. Я вдруг чувствую себя неловко за все те хлопоты, которые я ему доставляю. И хотя он неоднократно обижал меня словами, этот парень все же спас мне жизнь, и продолжает это делать.
— Аэрт, я…
— Давай без этого, — перебивает меня он. — Если ты считаешь, что от того, что я помог тебе, ты стала мне менее противна, ты глубоко заблуждаешься. Пойдем, я хочу услышать хотя бы часть из того, что рассказывает мастер Ирэ.
А чего я, собственно, ожидала? Что он влюбится в меня болезную и сразу изменит свое мнение обо мне? Прав желтоглазый — дура.
Я первой молча выхожу из комнаты. Аэрт идет где-то позади, не догоняя меня, но и не отставая. Может быть, я действительно делаю что-то не так? Может, мне стоит вести себя как-нибудь по-другому? Как «по-другому», я не знаю. Раньше, когда я в очередной раз залечивала раны, полученные от брата, или просто рыдала в углу от обиды и несправедливости, мне ужасно хотелось быть такой, как Мерир. Он никого не боялся, даже отца, он был и есть тем, кто унижает, а не тем, кого унижают. Он сильный. Я с детства знала, что могу быть только в одном из двух лагерей — тех, кто бьет, или тех, кого бьют. И я слишком долго была в лагере вторых, чтобы допустить это в Крепости. А теперь… Я вновь в числе слабых, и меня гложет не проходящее чувство, что в этом виновата я сама.
— Как вы себя чувствуете, кадет Арос? — не могу понять по взгляду Хагана Ирэ, сколько в этом вопросе искренней заботы, а сколько скрытого сарказма.
— Спасибо, мне значительно лучше, — поднимаюсь по ступенькам к последней парте и кладу свою сумку на стул рядом.
— Я очень этому рад, — в этот раз в голосе куратора я не слышу былой язвительности.
В дверях появляется Аэрт и, извинившись, тоже садится на свое место.
— Итак, продолжим нашу тему, — Хаган Ирэ поднимается из-за стола и прохаживается вокруг кафедры. — Кадеты Арос и Ивес, потом вам следует переписать конспект, который мы уже закончили. А пока запишите новую тему и продолжайте работать вместе со всеми. Итак, тема нашей лекции — «Огненные коты: методы выявления оборотней и способы их убийства в человеческом облике».
31
Во что же ты ввязалась, девочка?
Я старательно вспоминаю, мог ли я пропустить такие серьезные повреждения, когда осматривал Мариис Арос сразу после нападения. Нет, не мог. Она была абсолютно цела. А теперь она едва может пошевелиться. Что же могло произойти за эту ночь? Хотя это объясняет запах целебного отвара в комнате Аэрта Ивеса.
Могли ли ее травмы быть делом его рук? Сомневаюсь. Вряд ли Мариис стала бы его прикрывать. Хотя… Насчет этой девчонки нельзя быть ни в чем уверенным. Но, если все-таки, с ней это сделал не Ивес, тогда кто? Она не успела бы выйти из своей комнаты и вернуться в нее незамеченной. Значит, травмировалась она в своей комнате? Туда вновь кто-то пробрался? Тогда почему кадет Ивес не доложил об этом? Бред какой-то.
Я смотрю, как Мари достает свои учебные принадлежности. Она явно погружена в свои мысли. Садится и смотрит пустым взглядом в столешницу, бездумно перебирая пальчиками край тетради. Ее темные волосы непривычно падают на глаза, почти занавешивают лицо, повторяют очертания острых скул. Сжимаю челюсти, стараясь избавиться он странного оцепенения.
О чем ты думаешь, Мари?
***
— Кадет Арос, я озвучил тему повторно для того, чтобы вы ее записали, — голос куратора выдергивает меня из отрешенного состояния.
Встряхнув головой, я лезу в сумку за письменными принадлежностями, попутно ругая себя за то, что вновь так остро отреагировала на бездушные выпады золотого мальчика. Как маленькая, честное слово! Как будто бы мне никогда не говорили гадостей до этого. Да все мое детство состояло из подобного! Вот помню, братья считали своим долгом раз в день напоминать мне, что я не родная дочь папеньке, что моя мать не очень порядочная женщина и принесла меня в подоле от садовника. Но, если бы это было правдой, меня уже просто не было бы в живых, потому что папенька не потерпел бы ничего подобного.
