презрение. Отступив от сгустка слюны аккуратным шажком, Дина складывает на груди руки и качает головой:
- Наглая дикарка. Ничего нового. Все просто, Алекс, - жмет плечами. – Я не получила ничего хорошего в этой жизни от своих сородичей. Все, чего я хотела, от меня ускользало. Все… Эрик Брейдер, свобода, положение в обществе… У меня были и есть мечты, но я устала ждать, что кто-то придет и поможет мне. Пришлось все брать в свои руки.
- И что ты сделала своими грязными руками? Сколько стоят наши с Кейсером жизни? – говорю с ненавистью, глядя исподлобья.
- За ваши жалкие жизни мне хорошо заплатили, не переживай. Я смогу безбедно жить там, где захочу. Мне не придется себя ограничивать и подчиняться каким-то правилам! А это бесценно, Алекс.
- Засунь свою гребаную философию в задницу, Дина!
- Ты всегда доставляла мне неприятности, бунтарка, - ехидничает Дина, снимая с красивого дорогого платья несуществующую пылинку и перебирая шикарные украшения на шее.
Она похожа на большую змею, извивающуюся вокруг своей оси. И кажется, меня сейчас просто-напросто стошнит.
– Я с большим удовольствием указала на тебя Давиду.
- Зачем мы ему? Что с Кейсером?
- Но-но, Алекс, ты забываешься. Я не какая-то твоя подружка, чтобы ты у меня что-то выспрашивала, - смеется Дина, а потом, как будто вспоминая что-то, делает наигранно умилительное лицо. – Впрочем, скоро, дорогуша, у тебя не будет подружки. Твоя дорогая Белоснежка и ее чертов муженек заплатят за то, что сделали со мной!
И под мой разъяренный рык победной походкой удаляется из подвала. Не оборачиваясь. А меня снова загоняют в угол тычками автоматов.
Хуже всего отупение после нескольких часов на холодном полу под взведенными орудиями. Мучительное ожидание расправы, страх за Кейсера, сожаления о том, как много времени я потратила бесцельно. Переосмысление, которое приходит слишком поздно, на пороге смерти. Я прошла все эти стадии и наконец пришла к завершающей - полному отсутствию каких-либо мыслей. В голове гуляет сквозняк, меня превратили в животное на цепи, отказав в самом необходимом. Хочешь пить, есть, спать - а получаешь только грубые тычки стволами автоматов, пинки военными ботинками, грязные ругательства. Не знаю, сколько все это продолжается, но явно имеет целью довести меня до предела. И меня держит в сознании единственная ниточка, за которую держусь. Кейсер жив, я это чувствую, он точно нас спасет, он опытный агент, ему не впервой оказываться в передрягах. Шум за дверью, тяжелые шаги и разговоры. Я прислушаюсь, злясь на толстые стены. Даже чуткий слух оборотня неспособен их преодолеть. Но вскоре перед моим лицом оказываются знакомые ноги в дорогих брюках. Идеально начищенные ботинки, сделанные на заказ, расплываются перед глазами. Давид. Пришел поглумиться? Дерзко вскидываю подбородок, собираясь защищаться, но вижу на его жирной морде лишь брезгливость. Ему неприятен мой вид, мой запах. Он явно ненавидит меня и моих сородичей. Теперь, когда он считает меня слабой, беспомощной и доведенной до грани, не лучший ли момент отомстить? Кинуться вверх стремительно и прокусить шею, артерия на шее у людей такая хрупкая. Меня тут же расстреляют, но, возможно, и Давид не выживет... Нет, нельзя поступать так опрометчиво. Меня учили не этому, в мою подготовку вложили столько сил, что я просто не имею права подвести своих наставников. В лицо летит какая-то тряпка. Чужие вещи - брюки, рубашка, грубые ботинки. - Оденься! - командует Давид и оборачивается к своим наемникам: - Жду ее в соседней комнате через минуту. Будет артачиться, стреляйте в колени. И выходит, посмеиваясь с чувством превосходства. Тварь. Одеваюсь на глазах у мужчин, мне уже наплевать на их грязные взгляды, мерзкие ухмылочки, все это кажется мелочью, я не собираюсь давать им повод стрелять. Я не такая дура, чтобы предоставить им шанс потешаться надо мной. Идти недалеко, но даже от этих нескольких шагов меня скручивает невыносимой болью. Люди Давида знают толк в пытках. При этом не нанесли мне ни единого серьезного удара, но все тело болит, каждая мышца ноет. Голова кружится, в глазах щиплет, в горле выжженная пустыня. Но я обо всем забываю, как только мой взгляд натыкается на избитое бездыханное тело, висящее на стене помещения. Кейсер! Только спустя минуту я понимаю, что он дышит, что он жив, но жизнь едва в нем теплится. Со злостью смотрю на Давида, не в силах подобрать слова, такое ощущение, что я проваливаюсь под землю, где оглушительный шум и вакуум не позволяют мне даже дышать. Но говорить мне не приходится, потому что Давид, сложив руки перед собой в замок, с интересом смотрит на меня и начинает свою речь: - Любопытно, если самец умрет, то с самкой происходит то же самое? Ты чувствуешь его боль как свою? Как действует ваша связь? Отвечай! - Если так хочется узнать, откройте энциклопедию про оборотней, - парирую со злостью, мысленно умоляя Кейсера очнуться. - Смешно... - совершенно невеселая улыбка растягивает губы Давида. - Мы, конечно, можем все это проверить опытным путем, но у меня нет ни времени, ни желания тратить на вас столько усилий. Есть гораздо более простые и привычные способы выяснить правду. Удивительно, как долго держится твой напарник, - с некой толикой уважения протягивает он, а меня передергивает от ярких картинок в мозгу, так как вижу на теле Кейсера ожоги, порезы и ссадины.
– Жаль, что я не могу завербовать вас обоих в свою армию, - с сожалением произносит Давид, и я с удивлением на него смотрю. - Два таких экземпляра… Но я всегда опасался неизвестных мне существ. Ваша логика мне непонятна, ваша природа слишком отлична от нашей, хотя есть и исключения из правил. Миром правят деньги, не так ли, Дина? – приподнимает он бровь, улыбаясь вошедшей к нам гадине. Она подходит к нему и собирается обнять, но он, брезгливо поморщившись, отступает на шаг. Дина недоуменно хмурит идеально вычерченные брови, в глазах немой вопрос.
- Не терплю предателей. Единожды продавшись, они только и ждут, что им кто-то предложит большую сумму, за которую они продадут мать родную. Был у меня однажды такой партнер… С той поры я зарекся кому-то слепо доверять и ненавижу падальщиков.
- Я? Вы обо мне?.. – лепечет Дина, с ее лица мгновенно слетела надменность, она в полной растерянности. - Но я не собираюсь вас предавать! Что вы такое говорите!
- Сказала та, кто предала свое собственное племя… Ты даже
