оказалось, что она настолько утратила контроль над своими силами, что засеяла всё вокруг кристальными цветами. Энергия жизни излилась из неё мощным потоком — лес вокруг зазеленился пуще прежнего, цветы распустили едва назревшие бутоны. Лес дышал, и в каждом его вдохе слышалось бесконечное счастье населявших его жителей. Раненные животные исцелились, больные деревья наполнились живительной влагой, раны на их коре затянулись. А тонкий ручей, текущий неподалёку, теперь серебрился на солнце — и каждый, припавший к нему в жажде, поправлялся. Она почувствовала всё это, едва коснулась земли. «Ты — истинная дочь Неба, — сказал ей Мирей тогда. — Богиня, дарующая жизнь и благоденствие. Будь я человеком, то поклонялся бы именно тебе». Он не был человеком, но тоже избрал для себя веру. Так же, как и она. И верой этой стала любовь.
Му-зы-ка. Одно из явлений искусства, которым были так увлечены люди, и которое так сильно понравилось Мирею, что он научился играть сам. И обучил её. Теперь музыка стала неотделимой частью её сущности. Она вошла в её душу, слившись с образом Мирея воедино.
Когда Нинель играла на лютне, то испытывала небывалое чувство наполненности. Свободы. Счастья. Всё то, что подарил ей Мирей, нашло в музыке свой отклик. У неё не получалось проигрывать заученные мотивы, раз за разом она меняла их, рождая новые мелодии. Мирей любил слушать, как она играет. А Нинель любила играть для него — единственного и неповторимого слушателя, впитывая сливающиеся в бурный поток эмоции, все, до малейшего отголоска.
Она играла его душу, и он чувствовал это, хоть и дивился каждый раз, что она слышит его таким. «Глупый, глупый Мирей, — говорила она, ласково проводя ладонью по щеке. — Ты гораздо прекраснее, чем думаешь». И он верил ей.
Город пестрел, сверкал и тонул в людском гомоне. Они шли по узким улочкам в направлении центральной площади, рассматривая витрины. Какой же необычной, разнообразной была человеческая жизнь! Лишённые каких-либо божественных способностей, люди научились делать руками просто потрясающие вещи. То и дело она останавливалась у какого-нибудь особо интересного лотка, засматриваясь на диковинные изделия мастеров и мастериц, выставленные на продажу.
Но вот до неё донеслись звуки — волшебные звуки музыки, издаваемые незнакомыми инструментами. Она схватила Мирея за руку и потянула за собой — туда, откуда лилась магия. Как вдруг… к музыке присоединился чистый, высокий голос — он выводил мелодию, инструменты дополняли её, вкупе создавая совершенно чарующую композицию. Нинель прислушалась — она смогла разобрать часть слов, что складывались в красивую, но печальную историю любви.
— Что это? — прошептала Нинель, остановившись и прижав ладонь Мирея к груди.
— Это называется баллада, разновидность песни. Песня — это стихи, положенные на музыку и пропетые человеком.
— Невероятно. Но почему же так печально?
— Так уж принято. Баллады в основном всегда грустные. Людям почему-то нравится. А тебе?
— Я бы лучше послушала что-нибудь более весёлое. Такие песни бывают?
— Всякие бывают. Пойдём дальше?
— Да.
Они дошли до конца улицы и вышли на широкую площадь, увенчанную фонтаном со статуей Матушки посередине. Перед фонтаном стояла специально построенная для фестиваля сцена. На подмостках расположился небольшой оркестр — Нинель привстала на носочки, чтобы за толпой народа рассмотреть получше инструменты — а посередине стояла красивая женщина, исполняющая песню. Медленная музыка текла над площадью, обволакивая её магической дымкой. По краям стояли разномастные лотки со съестным и сувенирами, а люди разбились на пары и мудрёно двигались, держа друг друга за руки, либо же слившись в объятии. Это Нинель знала. Танцы.
Со стороны Мирея полоснуло чем-то ярким, захватившим его мысли. Он обернулся к ней и, склонившись в поклоне, подал руку, приглашая присоединиться к празднеству. Он жаждал этого так сильно, что это его устремление само толкнуло ближе, заставляя подать руку и увести себя в людскую гущу.
Остановившись, Мирей развернул её к себе лицом. Одну руку положил себе плечо, вторую сжал и чуть отвёл в сторону, приобняв за талию. И задал медленный ритм, мягко покачиваясь из стороны в сторону. Прекрасная музыка, тёплые руки Мирея и его опьянённые глаза напротив, общая атмосфера счастья и радости переполняли Нинель, рискуя вот-вот вырваться из груди.
— Ты серебришься, — шепнул он ей на ухо, склонившись.
— Ох.
Похоже, от захвативших её чувств Нинель опять начала терять контроль.
— Как тут не серебриться, когда ты рядом? — спросила она, стараясь погасить сияние, пока никто не заметил.
— Я люблю тебя, Нинель.
Им не обязательно было озвучивать это, ведь они слышали души друг друга. Но Мирей раз за разом повторял ей эти слова — ему важно было сказать это вслух. Важно окутать её своей любовью и заботой, чтобы знала, чувствовала, слышала. Чтобы везде, изнутри и снаружи, грело её это светлое чувство, оберегало от горестей и несчастий.
— А я люблю тебя.
И каждый раз Нинель с чувством отвечала ему, потому что это тоже было важно. Укрыть своей аурой, отгородить от всего, что тревожит душу. Быть солнцем, быть светом. Быть тем, что рождало в груди неуёмную жажду жить.
Темп музыки вдруг изменился. Весёлые задорные ритмы охватили площадь и танцующих людей. Явно выбившись из толпы, они притормозили, изучая движения остальных. Одновременно обернулись друг к другу. Одновременно расползлось по груди желание поддаться всеобщему веселью. Задорные, почти что хулиганские улыбки зеркально отразили друг друга. Притопнув раз-другой на пробу, они поймали ритм и понеслись в лихом танце, кружась и наступая друг другу на ноги, хохоча, сбиваясь, толкая случайно другие пары и рассыпаясь в извинениях.
Так промчался день. Они танцевали, веселились, участвовали в конкурсах. Присоединились к парадному шествию, что прошло по улицам города. Начав с площади, по спирали обошли несколько кварталов и вернулись обратно. Вечером, ближе к закату, люди разбились на небольшие группы в ожидании шоу — должны были выступать бродячие артисты и циркачи.
Лотки со съестным привлекали к себе всё больше народу — за день люди проголодались и желали полакомиться перед наступлением вечера. Они с Миреем стояли в сторонке — человеческих денег у них не было, а создавать при помощи силы Нинель оба посчитали бесчестным. Да и не требовалась им еда — так, баловство.
Мирей обхватил её рукой и прижал покрепче к себе, прильнув лицом к волосам. Люди, с которыми они разделили сегодня праздник, окрестили их молодожёнами, и они были недалеки от истины. В тот незапамятный день вселенная и правда их повенчала, слив в одно целое две разные сути.
— Думаю, нам пора, — шепнул Мирей ей на ухо.
— Да, — согласилась Нинель.
Днём они
