– Заснул я, – виновато отозвался леший. – Старый стал. А лес наш местные побаиваются. Вот и опростоволосился, дурака этого из виду упустил. Недаром бабка твоя тут лет двадцать обреталась. Приманила таки обормота.
– Какая бабка? – спросила я, мимоходом покосившись на водяного. Ни одной лужи в огороженном остатками плетня дворе уже не осталось, а забияка старательно посыпал мелким речным песочком заросшие мхом тропинки.
– Это уж тебе виднее, кем тебе Яга приходится. Мож, родная, а мож, троюродная. А мож, и не бабка вовсе, а тётка какая-нибудь внучатая. Но кровь вашу я завсегда распознаю. Давненько уж на свете живу.
– Понятно... А мы хоть в какой стране, лесной хозяин?
– А мне почём знать? – хмыкнул пенёк. – Я нечисть неучёная. Всю жизнь сиднем на одном месте просидел.
– Ага... Давай, давай, – усмехнулась я. – Ты ещё начни прибедняться. Одного вон бедного обидели – представиться ему не поспешили. Другой – пенёк пеньком. Ничего не знаю, ничего не вижу, ничего никому не скажу.
– В какой стране, не знаю, – упрямо повторил Леший, и я поняла, что склочность прилагается к этой братии вместе с корой и шишками. – Но при бабке твоей всё больше берендеи захаживали.
– Значит, Берендея... – пробормотала я, не зная, радоваться, что меня не занесло в какую-нибудь Англицию, или нет.
– Она самая, – подал вдруг голос водяной. – А за пущей поля. Да река большая. Прямо через стольный град течёт. Хороша! Широкая, глубокая, у берега омут на омуте. Только хозяин речной злой. Мигом осерчал. Я и булькнуть не успел – сразу на меня тритонов натравил...
– Будешь тут своеволить, и я осерчаю, – буркнула я.
Так подробно узнать о близости столицы, а значит, и одного богатыря со всем его многочисленным семейством, я точно не хотела.
– А я что... Я ничего... Прибираюсь тут вот...
Я со скепсисом посмотрела на гнилую корягу, которую вертел из стороны в сторону оклемавшийся водяной, и кивнула на избушку.
– Лучше дом просуши!
– Да что я тебе, домовой, что ли? – насупился было водяник. Но мне достаточно было приподнять ухват, как он тут же метнулся к избушке. – Я повелитель воды! Куда до меня какому-то домовому?! В лучшем виде сделаем, хозяйка, не сомневайся!
– Балбес, – покачала головой я.
– Как есть балбес, – согласился леший. – Ну что поделаешь. Все там были. А ты к нам надолго, хозяюшка? Али как бабка твоя, налётом-перемётом?
Я окинула коротким взглядом поляну, болото, вплотную подступавшее к остаткам плетня, избу, почерневшую от времени и воды, но всё ещё крепкую, и кивнула.
– Надолго, дед, надолго. Кабы не навсегда.
– Отчего ж только «кабы»? – заметно обрадовался леший. – Мы к тебе со всем почтением и старанием.
– Проголодаюсь, и придётся к людям идти, – хмыкнула я. – А то знаю я ваше племя лесное: за каждую поганку душу вынете.
– А она у тебя есть, душа та? Мнится мне, что оставила ты её кому-то, да назад забрать не потрудилась.
– Поговори мне ещё! – вспыхнула я, хватаясь за ухват. – Одного просушила, другого и подогреть могу!
– Не серчай, хозяйка... Место у нас заповедное, силой отмеченное. Такому без ведьмы никак нельзя, – попятился лешак. – Я ж не из пустого интересу спрашиваю.
– А из любого не надо, – буркнула я. – Была душа, да сплыла. Всё моё – при мне. Бывшая я, лесной хозяин. Никому не нужна, и мне никто не нужен.
– Ведьма бывшей не бывает.
– Да я ж не в том смысле! – начала было объяснять я и осеклась.
– А я в любом смысле, – оставил за собой последнее слово дедок.
Квакали вездесущие лягушки. Сучковатый пенёк-леший хлопал выпуклыми глазами. Водяник, делая вид, что не прислушивается к разговору, тонкой струйкой лил воду под крыльцо, быстро затягивая зеркальную гладь ковром зелёной болотной травы. Медленно, словно во сне я повела рукой параллельно земле, как учила когда-то Ядвига. Трава взметнулась вверх, опутав мокрого вредителя, и подняла его на два метра над землёй. «Вернулась сила...» – осознала я наконец, глядя, как он верещит, трепыхаясь в воздухе и силясь вырваться. Но трава, повинуясь моей воле, держала крепко. Я даже почувствовала, когда водяник вспомнил про собственные таланты и попытался изничтожить свои путы, вытянув из зелёных плетей всю воду, и принялась подпитывать их водичкой из им же устроенного бочага. Одежда на мне высохла сама собой. Правда, чистоты это ей не добавило, но я хоть мёрзнуть перестала. Мокрая тряпка, она и в Африке холодная.
– Да я же только пошутить хотел! – визжал водяной. – Кому от этого плохо? Ну, в крайнем случае появилась бы у меня русалка. Ну что за водяной такой без русалок?! Мне русалок обещали!
– Ой, дурак... – протянул леший. – Ведьмы, они, как то самое, не тонут.
– Как то самое... – эхом повторила я. – Ну и сравнения у тебя, лесной хозяин.
– Мы нечисть необученная, – снова занудил пенёк.
Но я его уже почти не слушала. Махнула рукой, приказав траве отпустить вредного водяника, и подошла к нему.
– Значит, так... В моём ведьмовстве убедился?
– А как же, матушка, – залебезил тот.
Разумеется, верить этому проходимцу на слово я не собиралась. Такому только поверь – мигом в болоте искупает. Тонуть я и вправду не собиралась: на самый крайний случай у меня всегда оставалось «щучье веление». Но и пачкаться всякий раз, когда местный шутник совершит очередную попытку обзавестись русалкой, не хотелось.
– Какая я тебе матушка? Я бы такого сыночка в колыбели удавила.
– Хозяюшка, – поправился он.
– А раз хозяюшка, так слушай. Как леший сказал, места тут заповедные, которым без ведьмы никак нельзя. А болоту никак нельзя без болотника. Смекаешь?
– Я водяной! – попытался отползти от меня подальше вредитель.
– Водяной, а развёл тут форменное болото! В должности-то и понизить недолго. Был водяной, а стал болотник. Так что выбирай. Или ты водяной и наводишь тут порядок. Или болотник, и порядок не наводишь. Но тогда уж не обессудь. Порядок я сама наведу. Вон леший мне подскажет, как приличного водяного завести и от лишнего болота избавиться.
Лешак на этот раз не стал кокетничать, только со скрипом закивал:
– Со всем старанием, хозяйка.
– Так болото прежняя ведьма развести велела! – взвыл водяной, видя такое единодушие.
– У себя на дворе? – я с долей скепсиса приподняла левую бровь и покосилась на бочаг прямо перед крыльцом.
– На двор я не лез. А тут только пошутить хотел, – пробурчал он.
– Ну и что ты выбираешь?
– А то мне самому приятно в грязи сидеть. Ни одну русалку не заманишь! Водяной я! Все болота осушу.
– А вот все, пожалуй, что и не надо, – вмешался леший. – Тебе, хозяйка, конечно, виднее, но ни к чему окрестному люду к тебе лёгкую тропу открывать, оглянуться не успеешь – тракт протопчут. И не будет тебе покоя ни днём, ни ночью.
– Это точно, – нахмурилась я. В ушах явственно прозвучало нахальное «Хозяйка! Отворяй! Гостя принимай!», и меня передёрнуло. – Осушить болота вокруг избы. Так, чтобы мне лягушки спать не мешали. И лес не загаживать. Вы уж с лешим сами разберитесь, где болотом путь перекрыть, а где и бурелома простого хватит.
– Кое-где можно и просто стёжки-дорожки перепутать, – добавил леший.
– Это уже сами разберётесь, – повторила я. – Потока паломников мне тут точно не надо.
– Стёжку старую оставлять? – деловито поинтересовался водяной.
– Какую?
– Прежняя ведьма велела сделать. Мол, кому по большой нужде, тот пройдёт. А досужие болтуны – забоятся, – пояснил лешак.
Я задумалась. С одной стороны, всё правильно. Мало ли у кого какое горе. С другой, мне самой не помешает связь с «большой землёй». Леший вроде на грибы или на зайца какого жадничать не станет, но кто его знает. Да и хлеба хочется порой... Но все эти размышления с лихвой перекрывались другим. Если сюда будут шастать люди, то рано или поздно слух о новой ведьме дойдёт и до столицы. А тогда жди гостей из тех, кого я видеть не желала совершенно или желала слишком сильно, но права такого не имела.
