Евгения Савченко - Пороки

На мне было тёмно-синее шелковое платье с квадратной юбкой и гольфы, перевязанные на резинке синей лентой. Слишком легко для вечера поздней осени. Но от чего-то так страшно было войти снова в его дом, что проще было терпеть уличный холод и толчки проходящих мимо людей.

Наконец, в раскрытый дверной проём я увидела, как Юлий спускается с Там-Тамов, как толпа расступается перед ним, уступая дорогу своему Серому Кардиналу.

— Юлий… — Я сама не заметила, как оказалась в доме, протискивающейся в толпе следом за ним. — Юлий?..

Его тёмный силуэт исчез за тяжелой дверью Песочной Комнаты. Я с надеждой потянула за ручку двери, но поняла, что она заперта изнутри.

Всё вдруг показалось глупым, фальшивым. Это скользкое, неудобное платье, новые неистертые поверхности перетянутых Там-Тамов, холодный огонь свечей, вчерашние забытые рассуждения. И остановившийся взгляд Юлия, тогда, на балконе маленькой квартирки Наркомана.

— Всё ещё продолжаешь ломиться в закрытую дверь? — Как по волшебству, ниоткуда появившийся Наркоман убрал мою руку с ручки двери: — Ты настойчивая и упертая, я понимаю это. Но напрасно.

— Что происходит, пожалуйста, скажи мне… — Я подняла на него уставший взгляд.

Наверное, это жалость была в его глазах:

— Я виноват.

Он ушел, не объяснив мне своих слов.

— Постой! — Ринувшись за ним, я снова была вынуждена расталкивать толпу. Наркоман исчез в кафельном коридоре.

— Мне очень нужна твоя помощь! — Отчаявшись найти его за многочисленными дверьми крохотных комнат, я просто закричала: — Прошу тебя, не отказывай хоть ты мне!

Дверца рядом открылась, и Наркоман, смотря на меня обреченным взглядом, прошептал:

— У Серого Кардинала одна Богиня. Не мучь меня, пожалуйста. Расколупывать ваши чувства — это так грязно.

Дверь захлопнулась ещё до того, как я успела что-либо ответить. Защелкал скрипучий ржавый замок, до Наркомана теперь было не достучаться.

А толпа в Комнате Там-Тамов развлекалась. Повсюду разносились запахи корицы и лаванды. Несколько девушек танцевали босиком, держа большие плоские свечи в руках. Танец их поддавался ритмам барабана, в который играл пожилой человек в изодранной белой рубашке.

Красивое зрелище создавало иллюзию счастья, лёгкости, покорности музыке и тёплым запахам. Мое желание уйти поостыло и к концу волшебного танца совершенно испарилось, задохнулось в дыме окрыляющих благовоний.

Тяжелая деревянная дверь Песочной Комнаты была открыта только около часа ночи. Это Сатира в облегающем комбинезоне из черного кружева с лентами в белокурых волосах и босоножками на абсолютно плоской подошве с длинными тесемками, обвязанными вокруг её ног, неспешно пригласила жестом всех войти в комнату. На её лице не было ни тени эмоций, словно маска из белого бархата покрывало его, не давая краскам стервозности и жизнелюбия проступить, привлекая всеобщее внимание. Настолько неживой я её ещё не видела.

Песочная Комната заметно преобразилась. Ранее застеленный холщевой тканью жёсткий пол теперь стал мягким, по нему было неудобно ступать в обуви. Багрово-красная ткань скрывала воздушное облако, что было постелено нам под ноги. Огромное количество подушек разных размеров валялось прямо на полу, все они были того же красного и бежевого цвета. Тут же стояли многочисленные свечи, отбрасывающие пугающие тени по складкам плотной кровавой ткани.

Фактурные теснённые шторы скрывали окна. Подвешенные прямо к потолку и заканчиваясь у самого пола, они пропускали лишь мерцание трепещущих от ветра свечей, стоящих на улице.

В центре комнаты стоял стол, кажется, принесённый из маленькой библиотеки кафельного коридора. Юлий, задумчиво вертя в руке какой-то плоский предмет, рассеянно оглядел толпу вошедших.

При виде публики глаза его загорелись, стали более тёмными и уверенными:

— Добрый вечер, друзья мои. Сегодня ещё один человек из нас решил доказать, что принять Тотем лучше, чем быть слепцом.

Только тогда я заметила, что на столе перед Серым Кардиналом лежит тело молодого парня, укрытое синеватой простыней.

Юлий повелительным жестом положил ладонь на лицо человека и негромко произнес:

— Проснись.

А он словно и вправду спал до этого момента. Раздался глубокий, шумный вздох, и толпа в мгновение затихла в предвкушении великолепного зрелища.

— Сядь. — Серый Кардинал дотронулся до плеча парня. Тот выпрямился и сел спиной к Юлию, пассивно смотря на людей перед собой.

Юлий прекрасно понимал, что толпе захочется шоу, представления. Не дешевого фокуса, а истинной магии. В руке его была старинная опасная бритва с тонким лезвием.

Сатира поднесла к безвольному безумцу небольшую склянку, в которой светился серебристо-синий песок. Левой рукой Серый Кардинал зачерпнул горсть мерцающего порошка и осыпал им плечо сидящего перед ним парня. Затем провел лезвием по горящей синим светом коже от шеи до середины спины.

От необыкновенного зрелища густых капель крови на светящемся теле у меня к горлу подступил ком. Кто-то облокотился мне на плечи сзади, и я услышала голос, опьяненный нежными волнами кокаина:

— Никогда не мог смотреть, как он это с ними делает.

— А в чём смысл?

— А смысл в том, Кнопка, — Наркоман беззвучно чихнул, упираясь мне лбом в затылок. — Смысл в том, что наш Режиссер делает из людей марионеток. Но получаются не просто красивые куклы, а гонимые сомнениями и его желаниями… существа… не знаю даже, как можно их ещё назвать. Носители Тотемов. Это всё равно как взять мышку, снять с неё шкурку и набить чучелко синтепоном.

— Чучела не набивают синте… Что?! — У меня дрожь пробежала по коже от того, что он сказал приглушенным, чуть срывающимся на его обычный бас голосом: — Ты снова под кайфом что ли?

— Вот и я говорю, — ещё более задумчиво протянул Наркоман. — Кто знает, за исключением самого чучелка, что гложет его изнутри кроме неудачной набивки?

Я на минуту закрыла глаза, пытаясь собрать мысли, напуганные Наркоманом и разбежавшиеся по разным углам в моей голове:

— Сам-то ты знаешь, Наркоман?

Кроме нас в комнате никто больше не разговаривал; толпа, замирая, внимательно следила за действиями Серого Кардинала, который быстро зашивал разрез на коже несчастного. Кстати, несчастный выглядел вполне живым, если не считать того, что никаких признаков чувствительности к боли не подавал. С выражением безмятежности на лице он сидел на краю стола, безразличный к тому, что кожу на его спине сшивают без наркоза.

— Так что, — я настаивала на своем вопросе: — Сам-то ты знаешь, что чувствует бедное чучело?