Я повела их по храму, миновала команду, чинящую трещины в стенах хайдэна. Мастера просыпались на рассвете, чтобы чинить храм — я привыкла к стуку молотков, крикам и пикающим приборам. О-бэй сдержала слово, и, если я найду еще несколько шинигами, я отвечу тем же.
Мотомия все еще была окутана полицейской лентой. Я убрала ее, с лентой отцепились кусочки старого дерева. Черный паук полз по балке, и я вспомнила йорогумо, сжавшись. Тени внутри уже устроились на ночь среди подношений у алтаря.
Шимада прошел внутрь и глубоко вдохнул.
— Смерть свежая, — сказал он.
— Десять дней назад, — Горо остановился рядом со мной. Он опустил ладонь на мое плечо, но она дрожала. — Мне жаль, Кира, но я не должен в этом участвовать. Ты простишь меня, если я уйду?
— Конечно, — сказала я.
Шимада опустился на половицы. Он оглянулся на меня и склонил голову. Я прошла внутрь и опустилась рядом с ним.
— Закрой глаза, — сказал Шимада. — Эту часть тебе видеть нельзя.
Я послушалась. Закрыв глаза, я слушала, как он колдовал на неизвестном мне языке. Слова вряд ли принадлежали этой земле.
Его голос стал сильнее, смелее, а в комнате похолодало. Мурашки выступили на моих руках. Жуткая энергия заполнила комнату, и она впилась в мои плечи сломанными ногтями и спустилась по моей спине. Волоски на шее встали дыбом.
Я вдохнула с дрожью.
— Здравствуй, путница, — сказал Шимада, и я открыла глаза, надеясь увидеть дедушку. Вместо этого перед нами был другой призрак.
Я охнула и отпрянула.
— Бабушка?
У старушки не было нижней половины тела, внутренности свисали как лапша комьями. Половина лица была смята, включая глазницу. Ее лба и века не было, и глаз был голым. Бабушка была мертва несколько лет после того, как кто-то столкнул ее под поезд. Так говорили. Я ни разу не видела труп… или то, что от него осталось.
— Сядь прямо, Кира! — приказала она. — Сколько раз я тебе говорила, что пялиться грубо?
— Да, бабушка, — моя спина тут же выпрямилась как катана. Я смотрела поверх ее головы, чтобы выглядело, что я смотрю на нее. Если она ощутит, что я не даю ей все свое внимание, она отругает меня. — Прости, бабушка.
Бабушка посмотрела на Шимаду.
— А ты кто? Один из прислужников-жрецов моего мужа? Или бедняк, забравший храм?
— Не совсем, — Шимада улыбнулся. — Ваша внучка зовёт меня Шимадой.
— Вы уродливый, — сказала ему бабушка.
— Фуджикава-сан, смерть ни с кем не добра, — ответил он.
Бабушка смотрела на него миг. Я открыла рот, чтобы заступиться за него, спасти чем-то эту ситуацию…. но, к моему удивлению, бабушка рассмеялась.
Я не помнила смех бабушки. Вряд ли я его раньше слышала.
— Кто знал, что у шинигами есть чувство юмора, — сказала она. К моему ужасу, она попыталась мне подмигнуть. Ее порванное веко дрогнуло над глазом. Она поймала нить своих внутренностей. — По шкале от одного до десяти, как ужасно я выгляжу? В этом мире у нас нет зеркал. Я не могу сама посмотреть.
Я не могла скрыть правду словами, так что опустила взгляд на пол.
— Видимо, жутко, — бабушка рассмеялась, бросила внутренностями в мое лицо. Я пригнулась, но они пролетели сквозь меня, холодные и туманные. — Потому Ичиго всегда был моим любимым внуком. Он сладко врал. Чего ты хочешь? Наверное, что-то ужасное, Кира, раз тебе помогает шинигами.
— Это срочно, — я смотрела на прядь волос, оставшуюся на ее голове. — Нам нужно поговорить с дедушкой, если можно.
— Хм, — она почесала оставшуюся часть живота. — Так Хииро мертв?
Страх ударил меня с яростью по груди. Мы с Шимадой переглянулись.
— Да, больше недели… Ты его не видела?
— Он еще не пришел к Старейшинам, — сказала бабушка. — Значит, еще не перешел, старый дурак. Бросает вызов смерти, как он делал и при жизни.
— Это не необычно, — сказал мне Шимада. — Время в Ёми течет иначе, и души порой задерживаются с шинигами на много месяцев.
— Что будет, если душу дедушки не забрал шинигами? — спросила я. — Я была там, когда он умер. Рядом не было шинигами.
Шимада спрятал ладони в широких рукавах, как делал часто дедушка.
— Шинигами привлекло бы к храму смертями. Кто-то точно поймал душу твоего дедушки.
— Я не это спрашиваю, — я сжала кулаки на коленях. — Я хочу знать, что бывает с душой человека, которую не забрал шинигами.
— Ты знаешь ответ, жрица, — сказал Шимада.
Да, но я хотела, чтобы мои страхи озвучили, чтобы они стали реальными. Кто-то нашел блуждающую душу моего дедушки. Кто-то мог укрыть его, пока он не принял смерть. Я надеялась, что он и все жрецы в храме Фуджикава были под охраной кого-то мудрого и доброго. Я надеялась, что их нашел кто-то, похожий на Шимаду.
Потому что, если душа дедушки осталась блуждать, он мог стать ёкаем. Мое сердце разбивалось от мысли, что дедушке придется жить в таком ужасном состоянии.
— Не переживай за старика, Кира, — бабушка хрипло рассмеялась. — Если нет демонов, которые любят читать лекции, твой дедушка слишком высок и священен, чтобы стать ёкаем.
— Если он не тут, — я вдохнула и взяла себя в руки, пока что подавила страхи, — может быть кто-то еще, у кого мы с Шимадой-сама можем спросить про осколок Кусанаги но Цуруги, меча Богини солнца?
Бабушка потерла подбородок.
— Вот, что тебе нужно? Зачем он тебе?
— Чтобы одолеть Шутен-доджи раз и навсегда, — сказала я.
Глаза бабушки широко открылись от шока, насколько удалось, чтобы глаза не выпали из глазниц.
— Шутен-доджи? Даже я знаю ужасное имя… в какую беду ты ввязалась, дитя?
— Кира унаследовала место в этом, — сказал Шимада. — Она не виновна в конфликте.
— И ты решил ей помочь, лорд смерти? — бабушка фыркнула. — Возомнил себя героем?
Шимада не сразу ответил, и он не вздрогнул от критикующего взгляда бабушки.
— У меня хватает своих ошибок, которые я хочу исправить, Фуджикава-сан.
— И что будет, если найдете осколок? — спросила бабушка. — Осколом демона не победить, нужен целый меч!
— Именно, — Шимада приподнял бровь. — Если найдем осколок в храме Фуджикава, то потом украдем другие осколки.
— У Шутен-доджи? — спросила я.
— А у кого же еще? — спросил Шимада.
— Хмф, — сказала бабушка. — Хорошо. Я посоветуюсь с другими предками. Может, они знают о мече. Не двигайтесь. Я скоро вернусь.
Бабушка растаяла. Мы с Шимадой послушно сидели, даже не болтали. Шли минуты. Чем дольше я так сидела на пятках, тем больше покалывали пальцы ног. Это было едва заметно в пылу разговора, но теперь я могла думать только об этом.
Я не знала, сколько мы ждали бабушку, но когда она появилась, она сделала это быстро. Презрение из нее пропало, остался только холод смерти.
— Они говорят, что не могут сказать, где лежит кусочек Кусанаги, — бабушка теребила край рукава кимоно. Она ругала меня, когда я так играла с одеждой, но бабушка так волновалась, что не поняла даже, что ее глаз почти вывалился из глазницы. — Говорят, эту информацию передавали поколениями от одного высшего священника к другому. Мы — не высшие священники рода Фуджикава, и они не хотят раскрывать нам местоположение осколка.
— Если не найдем осколок, храм Фуджикава сгорит, — сказала я. — Как пятьсот лет назад. Этого они хотят?
— Не вредничай! — бабушка фыркнула и вернула глаз на место. — Традиции — все для них, и они видят мир не так, как ты.
Я заерзала.
— Что ж, если мы не можем найти осколок, может, и Шутен-доджи не удастся.
— Как только он вернется, он не прекратит нападать на твой храм, пока не получит желаемое, или пока не умрет, — Шимада говорил мягко, вставая. — Ты можешь только уничтожить его.
— Мы можем сделать это группой шинигами, — сказала я.
— Если соберем достаточное количество, — сказал Шимада. — Иначе удастся только снова убить тело и прогнать его в Ёми на время. Но так ты только передвинешь проблему на будущее.
— Эта семья делала так веками, — сказала бабушка. — Слушай, шинигами, я не хочу, чтобы моя внучка до конца своих дней билась с тем монстром. Я поговорю со Старейшинами семьи за вас, но…
