— Говори, — Маэдрос тяжело вздохнул. — Любые новости стоит знать.
— Твой родич, — Кирдан запнулся. — Твой родич, сын государя Фингона, Эрейнион, был пленен слугами Врага. Сегодня.
40.
— Жопа, — едва слышно сказала Айфе.
Роланд поморщился. Сказал бородатому Кирдану:
— Действительно скверные новости.
На несколько мгновений он закрыл лицо ладонями, потом сказал резко:
— Карнистир. Собери всех, кто может, и возвращайтесь. Я останусь здесь, пока мои раны не позволят мне одолеть дорогу.
— Пусть кто-нибудь останется с тобой, — сказала ему Айфе и отвела с его бледного лба влажную рыжую прядь. — Из воинов и из лекарей.
— Я останусь, — отозвался Цемент. — Я в ногу ранен, до Амон-Эреб не дойду.
— Ну, хоть не в жопу, — хмыкнула Айфе.
— Брат мой, — Маэдрос уже откровенно скривился. — Фильтруй базар, а?
За невысокой стеной из горбыля оказалось на удивление красиво. Все синее и серебряное, развевающееся на ветру. Пахло кофе и едва слышно что-то шумело. Звук этот почти терялся среди голосов, стука, лязга снимаемых доспехов, и Ира вначале даже не поняла, есть ли он на самом деле, или мерещится ей.
И только помогая Ангдолу устроиться на туристическом коврике за тканевыми стенами палат исцеления, она поняла. Где-то совсем рядом шумело море.
Услышать его в лесу, за сотни километров от побережья, оказалось так странно, что Ирка даже замерла, прислушиваясь, — не померещилось ли. Потом она разглядела спрятанную за деревом портативную колонку, и наваждение рассеялось. Но все равно было здорово.
— Лесная девочка в первый раз услышала море, — с улыбкой сказал Цемент.
Ирка кивнула, сообразив, что да, раньше ее Гвирит было совершенно негде ни увидеть, ни услышать звук волн, набегающих на берег.
— Мы бы обязательно показали его тебе, окажись ты нашей гостьей в мирное время, — целительница в синем крутилась вокруг Маэдроса. — Но, может быть, получится и сейчас.
— Гвирит, — их лорд отстранил от себя целительницу и приподнял на локте. — Ты тут самая быстрая. Разыщи Макалау… Маглора.
Шататься в одиночку по чужому лагерю Ирке не слишком хотелось, но делать что-то определенное на чужой территории всегда лучше, чем болтаться, как вот то самое в проруби. Поэтому она выскользнула из загородки и отправилась на поиски.
На удивление, это оказалось нетрудно. Голос Маглора, узнаваемый, громкий, доносился откуда-то из деревьев, где заканчивались тканевые стены. Ира поспешила на голос, и скоро оказалась возле костра.
Картина, представшая ей, была достойна если не кисти живописца, то фотоаппарата точно. Впрочем, их фотограф был тут, сидел на бревне и прихлебывал чай из здоровенной металлической кружки, пытаясь одновременно листать отснятое.
Маглор развалился в туристическом кресле. Руки его неподвижно лежали на подлокотниках, перебинтованные от костяшек пальцев до самого локтя. Какая-то девушка расчесывала ему волосы гребнем, еще одна поила чаем и кормила печеньем с рук. Нет, это было даже логично, учитывая бинты, но рядышком сидели еще две и внимали тому, что Маглору удавалось сказать в промежутке между печеньем и чаем.
Когда он жевал, девы говорили сами. Сокрушались о раненых руках, хотели арфу, напрашивались в гости. Рядом с ними сидел Куруфин и смотрел неодобрительно. Какой-то незнакомый парень ел, бородатый Кирдан сыпал кофе в собственную чашку.
— Там, — неуверенно сказала Ирка Куруфину, — вас Маэдрос звал.
Тот даже обрадовался:
— Раз зовет, значит, живой. Пошли.
Это он бросил уже брату. Но пришлось подождать, пока тому дочешут волосы, пока он допьет чай, пока дожует печенье и пообещает девам что-то, достаточно туманное. Ирка вообще не была уверена, что ей бы удалось в одиночку выцарапать Маглора из цепких девичьих пальцев. От ворот крепости снова донесся какой-то шум и громкие голоса.
— Домой хочу, — сказал Маглор, когда они отошли от костра. — На Амон-Эреб. Устал, как собака.
— Тяжело быть любимцем женщин, да? — Куруфин легко толкнул его локтем в бок.
— Маэдрос вроде хотел отправить всех, кто сможет дойти, — сказала им Ира.
— А его тут оставить, что ли?
Кажется, Куруфин хотел добавить что-то еще, но внезапно выражение его лица переменилось. Брови сошлись у переносицы, взгляд стал острым, на скулах выступили желваки.
— Вот черт, — сказал Маглор. — Как не вовремя!
Что он имеет в виду, Ирка поняла, хотя и не сразу. Но у ворот толпились какие-то незнакомые воины, а прямо к ним шел высокий мужчина, и в его ожерелье сверкал на солнце яркий камень.
Куруфин заступил ему дорогу. Сказал на удивление мирно и даже словно задумчиво:
— Как удивительно, что дорога к Гаваням Сириона из Амон-Эреб короче, чем из Дориата. — Следующая фраза, впрочем, развеяла все иллюзии: — Или это тяжесть того, что не принадлежит тебе, мешала идти быстрее?
Он сделал шаг вперед, и дориатский король отступил, хотя был выше и плечистее. Но ответил спокойно:
— То, о чем ты говоришь, — сокровище моих матери и отца…
— Наверное, это они не научили тебя даже такой вежливости, как отвечать на письма? Гвирит малодушно глянула по сторонам, пытаясь сообразить, как бы ей ускользнуть от ссоры, невольной свидетельницей которой она стала.
— Не ждал ничего другого, впрочем, я от сына бродяги, — Куруфин повысил голос. — И женщины, которая…
— Придержи язык! — на щеках дориатского короля проступили красные пятна. — Не тебе говорить что-то о моей матери!
— Это потому что в крепости те, кто верен тебе, а мы ранены и измучены битвой? — неожиданно вкрадчиво спросил Куруфин. — Не поэтому ли ты так спешил на помощь своему другу и союзнику?
С ужасом Гвирит увидела, как эльфы Дориата придвинулись ближе. Расталкивая всех, кто подвернется под руку, от ворот спешил Карантир. Хромота мешала ему, а по мрачному лицу никак нельзя было прочесть, собирается ли он остановить брата, или встать рядом с ним.
— Достаточно, — тихий голос Маэдроса оказался каким-то удивительно слышным. Куруфин запнулся.
Старший из сыновей Феанора стоял на пороге палат исцеления. Пошатываясь, он держался плечо перепуганной целительницы. Он сказал Куруфину:
— Ступай к воинам. Все, кто может одолеть дорогу, идут на Амон-Эреб.
Тот открыл рот, чтобы ответить, но так и закрыл его, не произнеся ни слова. Склонил голову — мол, услышал тебя, но уходить не спешил.
— Тебе, о Диор, тоже лучше уйти, — лицо Маэдроса было страшным. — И не дразнить судьбу. — Не стоит тебе решать за меня, — медленно сказал король Дориата. — Я уйду не раньше, чем услышу извинения за дерзость.
— Уходи сейчас, — Маэдрос пошатнулся, но на лице не дрогнул и один мускул. — Я не поднял бы руку на тех, кто вырвал Сильмарилл из короны Врага. Но твое право не больше моего. Я не хочу второй раз смотреть, как море становится красным от крови. Поэтому уходи. Сейчас.
Он пошатнулся снова. Едва не оттолкнув в сторону дориатского короля, к нему подскочил Карантир, поддержал. За спиной Маэдроса выросла могучая фигура Ангдола.
Все остальные снаружи. Гвирит поняла это с какой-то невероятной, нереальной четкостью. Их здесь — трое раненых, едва вставший на ноги Карантир, Куруфин и она. Все остальные — снаружи. А дориатцев — много. И непонятно, за кого вступятся эльфы Гаваней.
Но Маэдрос стоял так, словно это его дом и его право. И Диор не выдержал. Отвел взгляд, помолчал, словно не мог найтись с ответом, а потом развернулся и пошел прочь.
41
На Амон-Эреб пахло пригоревшей гречкой. Ирка вдохнула этот запах почти с удовольствием. Все-таки она здорово устала и перепугалась за это дурацкое длинное утро. Или уже не утро. Ира поняла, что совсем потерялась во времени, когда увидела на бревне у костра знакомую фигуру. Влад обернулся на шум, ухмыльнулся и встал им навстречу.
— Ух ты! — сказала Айфе и уронила щит на землю. — Тебя раньше выпустили, что ли?
