и замерла.
Все равно я ничего не могу сейчас предпринять. Аэдо дал четкое распоряжение: спрятаться и не высовываться. И у меня пока что не возникло повода усомниться в его добрых по отношению ко мне намерениях.
Я хмыкнула.
Ну надо же. Добрые намерения! А перед глазами – мускулистая спина, исчерканная уродливыми шрамами, белыми, старыми. И такие широкие плечи. И узкие бедра. Надо сказать, если Верховный стор выбирал это тело специально, то он был большим эстетом… А медиум – интересный, с какой стороны ни глянь. И это было странно. Очень давно я не встречала ни одного мужчины, который был бы мне интересен. Вернее, когда-то такой был со мной, но потом его не стало.
Мысли лениво плавали в голове, и я не заметила, как провалилась в дрему.
А там, в мягкой неге мимолетного сна, я вдруг увидела Александра Вейна – именно таким, каким я его видела в самую нашу первую встречу. Он был высоким – на голову выше меня – и худощавым. Но эта худощавость не делала его худым. У Алекса была довольно широкая кость: крепкие запястья, локти, плечи. И ни единой лишней жиринки на этом теле, несмотря на то что он почти не уделял внимания силовым тренировкам. И вот сейчас он снова стоял передо мной, в темно-синем летном костюме, коротко, по-армейски стриженный, и было видно, что постригся он недавно, потому что на лбу, рядом с платиново-русым ежиком волос, пролегла светлая полоска незагорелой кожи. Александр Вейн стоял передо мной, у его ног клубился белесый туман, и за спиной его тоже был густой туман. А еще у его ног стоял пластиковый кейс, в котором пилоты возили личные вещи.
Алекс улыбался мне так привычно, по-доброму, и не произносил ни слова. Но когда я открыла рот, чтобы с ним заговорить, он поднял руку, призывая к молчанию.
– Ну я поехал домой, – сказал он.
– Ты что, без меня? – возмутилась я, вглядываясь в лицо любимого мужчины.
А его лицо стремительно менялось, молодело на глазах – и вот передо мной уже не тридцатилетний мужчина, а совсем еще зеленый юноша, в форме служащего Альянса.
– Оставайся, – весело сказал он, – я должен уехать сам.
Я все смотрела, смотрела… Понимая, что таким я его никогда не видела, таким он был до того, как мы встретились впервые. И теперь он легко поднял кейс и собирался ехать домой. Господи, а я никогда и не была у него дома, не знакомилась с родителями, потому что он крайне редко и неохотно о них говорил.
– Алекс! – пискнула я растерянно. – Ты правда едешь домой?
Он коротко пожал плечами, протянул ко мне руку – мой Алекс, но страшно помолодевший, почти незнакомый, – однако так меня и не коснулся.
– Да, мне пора возвращаться, Марго. Всего тебе…
И как будто нырнул в сплошную стену тумана. Я рванула следом, но…
Меня больно приложило о пол, всем телом. И я проснулась.
Где-то зачавкало желе. Я же… лежала на полу, меня попросту выплюнуло, а это, скорее всего, значило, что чужаки убрались с корабля и Аэдо… Господи, что с ним?
Поднимаясь, я уже засекла его присутствие, снова алую точку посреди отсеков кибербионического корабля. Сделала еще один запрос на предмет присутствия на корабле посторонних – навигатор не показал никого. И я, выскочив из каюты через дружелюбно распахнутую мембрану, понеслась все быстрее и быстрее.
Что они с ним сделали?
Если точка светится на навигаторе, он должен быть жив. Надеюсь, что жив.
И, вылетая в одну из рекреационных зон корабля, я увидела распростертую на полу фигуру в черном. Медиум Аэдо неподвижно лежал на боку.
«Аэдо», – позвала я.
Ответом была мертвая тишина.
– Аэдо! – крикнула во весь голос.
Он даже не шевельнулся.
Упав рядом на колени, я первым делом нащупала на шее пульс – он попросту зашкаливал. Черт! Я понятия не имею, где здесь лекарства, где здесь медблок. Да и вообще, что теперь с ним делать?
Я аккуратно потрясла его за плечи. Потом с усилием перевернула на спину.
– Аэдо! Да что с тобой?
И эта проклятая маска, темнота, закрывшая лицо, и соты – ослепительно-белые, как будто раскаленные.
Определенно они что-то с ним сделали. Но что?
– Аэдо, – я уже без особой надежды склонилась к нему, – ты меня слышишь?
Его тело содрогнулось раз, другой… Он неловко шевельнул руками, как будто пытаясь кого-то отогнать…
– Аэдо! – взмолилась я. – Ну скажи… что-нибудь. Что с тобой? Я могу помочь?
Кажется, он отрицательно мотнул головой. Потом тяжело повернулся набок, подтянул колени к груди, сворачиваясь в позу эмбриона.
«Холодно», – прилетело мне единственное сообщение.
– Как мне тебя согреть? У тебя есть одеяло? Грелки? Хоть что-нибудь?.. – Я осеклась, понимая, что несу какую-то несусветную чушь.
У меня не было одеяла. Наверное, не было и у него.
Аэдо начал бить озноб, и больше он мне не отвечал. А соты, эти проклятые соты, заменившие лицо, светились так, что казалось, будто голова у него сейчас лопнет, исторгая невыносимое сияние.
Я всхлипнула. Да что же делать? Что за тварь этот Верховный стор?!!
«Холодно».
Я слышала, как у него стучат зубы… Зубы, мать их. Голова у него была человеческой… Только исковеркал его стор так, что человеческой речи не было, да и много чего человеческого украл.
И я, шмыгая носом, утирая внезапные слезы, сделала то, что казалось единственно возможным: легла на пол рядом и, подсунув руку под голову Аэдо, чтобы она оказалась у меня на плече, обняла его, прижимаясь всем телом и успокаивающе поглаживая второй рукой по груди.
– Ш-ш-ш, все хорошо. Все пройдет. Потерпи немного… – шептала куда-то ему в затылок, даже не заботясь о том, слышит ли меня Аэдо.
Но сейчас главным казалось то, чтобы он чувствовал кого-то рядом – кого-то, кто мог бы поддержать и утешить, облегчить то состояние, в которое его ввергли посланцы Верховного стора.
Почему-то подумалось, что я его убью, этого стора. И что, возможно, Мишель не так уж неправ, вращаясь в тех кругах, что против девиран.
А еще… совершенно неожиданно я подумала о том, что именно сейчас, именно теперь чувствую себя правильно. Цельно, если можно так сказать. Потому что, прижимая к себе большое трясущееся в ознобе тело, я обрела то, чего у меня не было все эти годы после гибели Алекса, – простое человеческое тепло. Думаю, медиум Аэдо впервые соприкоснулся с ним. Вряд ли он испытывал что-то такое раньше.
Когда я проснулась, ничего не изменилось, за исключением того, что свет в отсеке стал тусклым, приглушенным и сумеречным. Медиум Аэдо так и не пришел в себя, но в сумерках его соты сияли слепяще-белым и неприятным светом. Я осторожно вытащила из-под его тяжелой головы совершенно затекшую руку, попробовала
