он обнаружил себя спящим под кустом в незнакомом месте.
Это было каменистое плато, заросшее травой и кустарниками, а чуть в отдалении он видел скальный склон. И там множество пещер. Перед той пещерой, что побольше, валялись обглоданные кости.
У него случилось гениальное озарение. Шаман сразу понял, что именно здесь и живет то самое могучее племя!
И тут же созрел план. Он направился туда, просить политического убежища.
Подходил осторожно, чтобы не напороться на дозорных. И на всякий случай в знак мирных намерений размахивал куском набедренной повязки, которую насадил на палку. Однако дозорных ему не встретилось, следов костра тоже, и вообще, кроме дикой вони и обглоданных костей, ничего больше не напоминало о том, что это жилье. Шаман решил - мало ли у кого какие недостатки, и с замиранием сердца ступил под своды. В конце концов, ему было чем гордиться, он первый должен был выйти с могучим племенем на контакт.
Свою ошибку он осознал, когда напоролся на дремавшего в глубине огромного пещерного льва. Шаман хотел было повернуть обратно, но тут совершенно случайно наступил на лежавшую на полу пещеры кость. Кость хрустнула, лев открыл глаза.
Шаман застыл в ступоре и выронил палку, а лев изобразил плотоядную улыбку...
И надо же было, чтобы в этот момент в пещеру влетел вождь и с разбегу врезался в шамана сзади. В результате они оба с воплями ломанулись на льва. Лев тут же вскочил с места, улыбка его стала еще шире и плотояднее. А до вождя, кажется, дошло, что дело плохо пахнет. Он резко развернулся и побежал прочь, а шаман рядом.
Перед ними уже маячил широкий выход из пещеры, еще немного поднажать, но сзади слышались все убыстряющиеся скачки льва. Шаман от страха прикрыл глаза и вспомнил всех духов сразу...
И тут случилось нечто непредвиденное и невероятное.
В Большие овраги Гриша с Ниной из своей поездки в город вернулись аккурат под Новый год. В смысле, старый, который настоящий.
И так повезло, что в Кушках в этот момент как раз находился Игнат на гусеничном тракторе. В общем, Гриша сел за руль, домчали с ветерком. Это раньше Нине казалось, что колдобины и ухабы? Сейчас ей казалось, что они стрелой летят!
А в деревне по этому случаю была двойная радость.
Во-первых, Игнат был отправлен в Кушки, чтобы привезти мандарины и зеленый горошек для праздничного стола (в основном за выпивкой, конечно, но кто ж сознается). А во-вторых - встречали новую молодую пару. Нина теперь была официальной невестой Григория (заявление они в райцентре успели подать, перед финальным рывком в Кушки).
И это дело надо было обмыть.
Опять была в клубе дискотека, народ веселился, Никитка жег частушки. А потом всей деревней провожали молодых - Нина к Григорию переезжала. Стешка, Игнатова жена, расчувствовалась, уволокла потом мужика в дом и... Тоже устроила ему небо в алмазах.
В общем, на старый Новый год погуляли знатно.
На следующий день координационный совет принял решение выдвинуться в родной мир.
- Людьми пойдем. Прямо так, - заявил староста.
- Нет, - погодите, сказал Гриша. - Мы пойдем людьми - это хорошо. Но там еще есть наши братья Грраххи... тьфу, другие виды динозавров. Надо монстров убедить, что нельзя охотиться на Грра... кхм. На нас.
Оглядел всех и сказал:
- Я пойду с ключом, в истинном виде, тиранозавром. А вы будете страховать.
- Нет, - сказала Нина. - Тиранозавром пойду я. В конце концов, они решили пойти тиранозаврами вместе.
Выдвигались группой в десять человек. В смысле, два тиранозавра, семь членов координационного совета и монстр Никитка - переводчиком.
Уже перед самой портальной камерой вспомнили про тамошних насекомых. И решили захватить с собой дихлофос.
Но главный упор был сделан на внешние эффекты. Судя по рассказам Никитки, общество монстров находилось на той стадии культурного развития, когда блестящие предметы и стеклянные бусы могут оказаться лучшим оружием, чем огнестрельное оружие. Да и, честно говоря, не хотелось на монстров с автоматами. Менталитет-то у народа выработался русский. Дружба народов, млин. Хотя видеть в монстрах братский народ спервоначалу было непросто. Но юный поэт-монстр, живой и вполне человеческий Никитка, в общем-то, и помог решить проблему.
Не надо огнем и мечом, если можно самогоном и стеклянными бусами.
Так вот. Самогон и бусы были заготовлены в колоссальных количествах. А еще самодельные, начищенные до зеркального блеска шлемы и доспехи. От блестящих шлемов Никитка как эксперт приходил в ритуальное возбуждение, особенно когда представлял в уме реакцию шамана.
***
Через портал проходили чисто, потом группой, не разбредаясь, прошли всю балку и выбрались наружу. А оттуда на плато и дальше. Гриша уже объяснил всем про главный ориентир - огромные лосиные рога.
В родном мире как раз было раннее утро.
***
Что бывает, когда два кабинетных политика внезапно оказываются на поле боя? Непосредственно в театре боевых действий. Перед лицом превосходящих сил врага. Совершенно беззащитные.
Правильно, два кабинетных политика будут думать только о том, как бы унести ноги. Примерно так сейчас и думал вождь, молча и очень быстро перебирая ногами, потому что пещерный гнался за ними по пятам.
В случае с шаманом мысли были разнообразнее, он при этом усиленно взывал к духам и вспоминал все свои прегрешения. И как грозил духам расправой, если они не помогут ему стать вождем, и как называл их лживыми и коварными созданиями. Он брал все эти слова обратно! Сейчас шаман готов был обещать духам что угодно, любые жертвы. Лишь бы те послали спасение.
И вот в последний момент, когда лев клацнул зубами и оторвал кусок от набедренной повязки шамана, духи его услышали.
Спасение пришло, но несколько неожиданное и своеобразное.
Вождь внезапно узрел духов.
На них были такие... сияющие на солнце головные и набедренные повязки... А еще с ними были два Гррахха. Самец и самка. И между Грраххами стоял улыбающийся во весь рот красиво раскрашенный поэт.
Шаман застыл, так и не донеся ногу до земли. Вождь тоже замер, как будто со стеной столкнулся. А пещерный лев, который уже почти настиг их, внезапно издал странный звук и убежал обратно.
Но они-то с вождем остались.
А немая сцена продолжалась.
Теперь уже шаман не был так уверен, что это именно спасение. Его смущал улыбающийся поэт. С одной стороны, это как бы подтверждало его гениальную прозорливость, ведь это он объявил, что поэта
