чуть не стали чем-то большим. Они и значили для нее больше, чем она смогла бы выразить, а Джеймс… О да, он повел себя как джентльмен. Он ведь уже говорил — три года назад он не пытался ее соблазнить, потому что это было бесчестно по отношению к ней. Она ведь такая приличная, такая правильная…
Видит Бог, как же тошно ей было от всех этих правил. Ей скоро двадцать пять, и она устала томиться в вечном ожидании. Плевать она хотела, как джентльмен должен относиться к леди — ей хотелось, что Джеймс отнесся к ней как к женщине, которую желает видеть в своей постели.
Но какие у Джеймса планы? Если он до сих пор ее любит, то почему участвует в этом фарсе? Почему бы ему не пойти к ее отцу и не попросить ее руки?
О, на этот раз Элоди будет умнее — она не станет дожидаться алтаря, чтобы заявить на Джеймса свои права и стать, наконец, последней из его женщин. На самом деле, будь она не такой приличной, она могла бы прокрасться в его комнату прямо сейчас. Оливии ведь не нужно было особое приглашение. И предложение…
Да, если бы Элоди пришла к Джеймсу в комнату, никто бы ничего не узнал. Интересно, а он сейчас спит? Или смотрит в потолок, совсем как она? Может, он тоже вспоминает о том, что было в оранжерее? Ей нужен был хотя бы один ответ…
Тихий стук в дверь был похож на царапание мыши. Кто это может быть в такой час?
А вдруг это Джеймс? Могла ли она призвать его своими скандальными мыслями? Сердце Элоди подпрыгнуло в предвкушении, и она вылезла из постели, чтобы на цыпочках прошмыгнуть к двери.
Но это был не Джеймс. Оливия.
Сестра стояла на пороге и одной рукой сжимала шаль, обернутую вокруг плеч, а в другой держала свечу.
— Ой, Эли, будь добра, поменьше разочарования, — прошептала она. — Ты ждала кого-то другого?
Лив не стала дожидаться ответа и прошла в комнату.
— Уже поздно, — ответила Элоди, закрывая дверь. — Я вообще никого не ждала.
Она и правда не ждала, но, возможно, надеялась.
Стоя посреди спальни, Оливия повернулась к ней. Вся ее поза, весь образ выражали крайнюю степень волнения. Элоди нахмурилась. Она редко видела сестру в таком состоянии.
— Что-то случилось? — встревоженно спросила она.
Ей в голову тут же полезли недобрые мысли. Отцу стало хуже? Или муж Оливии совершил что-то ужасное? А может… О нет, неужели что-то приключилось с ребенком Изабель?
— Мне нужно тебе кое-что сказать! — выпалила Лив. — То, что я должна была рассказать давным-давно.
О Боже. Элоди сразу всё поняла.
Они никогда не обсуждали ту ночь напрямую, и если бы Джеймс не приехал, то навряд ли они бы вообще когда-нибудь коснулись этой темы. Запрятать обиды под ковер — это очень удобно, не так ли?
Но что теперь? Продолжить ли Элоди ломать комедию или пора уже рассказать, что она не просто знала — она видела проделки своей сестры?
Поразмыслив секунду, Элоди решила, что невежество — всё же лучший из вариантов. Во-первых, она могла ошибиться, и Оливия хотела обсудить не то. Во-вторых, не стоит сразу вставать в оборону — Элоди всё еще верила, что сестра не знала об их с Джеймсом помолвке, когда пришла к нему в кровать.
По крайней мере, она хотела в это верить. Это же Лив, ее маленькая, но бойка младшая сестренка. Она могла быть надоедливой, могла быть даже невыносимой, но она вовсе не была злодейкой.
— Давай присядем, — предложила Элоди, указывая на кровать.
— Я лучше постою, спасибо.
Оливия металась по ковру туда-сюда и выглядела, как безумная — волосы растрепаны, плечи подняты, а голова качается в такт маленькому пламени свечи, но всё же… Всё же было в ней что-то еле заметное, неуловимое, что заставило Элоди спросить себя: «Как долго она репетировала?».
Это было несправедливое подозрение, но оно никуда не исчезло.
— Я хочу поговорить о виконте Рочфорде, — сказала Оливия, внезапно застыв на месте.
Элоди заставила себя изобразить удивление и тихо наблюдала, как сестра подходит к прикроватной тумбочке, чтобы поставить свечу.
— А что не так с виконтом? — уточнила Элоди как можно спокойнее.
— Ох, Эли!
Лицо Оливии исказилось неимоверным страданием, а потом она бросилась вперед и упала на колени у ног сестры.
— Мне так жаль, Эли, мне так жаль, прости меня, прости…
Брови Элоди взлетели наверх, и единственный звук, который она смогла выдавить, было слабым:
— О-о…
Оливия сотрясалась от криков, явно переигрывая. На самом деле весь этот фарс был перебором даже для нее, но Элоди осторожно погладила сестру по волосам.
— За что мне тебя простить, милая?
Независимо от того, насколько странной была ситуация, Элоди хотела довести ее до конца. Она три года ждала объяснений, и она их получит! Даже если это значит немного поглумиться над Лив, которая уже подняла голову.
— Ты должна мне поверить, Эли! Поверь, я не знала, что вы были помолвлены…
— О чем ты говоришь? Что случилось?
Оливия покачала головой, отводя глаза.
— Ты возненавидишь меня, — прошептала она, глядя в пространство.
— Этого никогда не случиться, — улыбнулась Элоди, сама надеясь, что это правда.
Пришлось еще раз, снова и снова, напомнить себе, что это ее сестра. Они должны любить друг друга несмотря ни на что, как бы сложно это не было.
Оливия закрыла глаза, а потом распахнула их, делая вид, что сдерживает всхлип.
— Эли, он соблазнил меня! Соблазнил, понимаешь?
На этом она уткнулась Элоди в живот, а та перевела взгляд в темное окно, поглаживая волосы сестры. Как же это сложно…
Оливия казалась такой искренней. И все же фальши в ее откровении было достаточно, чтобы в нем сомневаться. А, может, Элоди просто злая? Вдруг она впустила слишком много ревности в свою душу, и она начала поглощать ее? Застилать глаза? Что, если Оливия и правда жертва?
Но вспышка жалости потонула в новом потоке обиды, потому что даже если сестра не врет, даже если Джеймс действительно ее соблазнил, Элоди видела своими глазами, что той понравилось. Черт, да! Ей нравилось прыгать на ее женихе той проклятой ночью!
— Милая, не огорчайся так, — сказала Элоди прежде, чем успела подумать. — Я знаю о том, что было между вами.
Оливия дернулась и подняла голову. Ее глаза покраснели, но на щеках не было слез.
— Ты знала? — прошептала она ошеломленно.
Элоди кивнула, изображая одну из своих самых заботливых улыбок. О да, Оливия, в эту игру можно играть вдвоем. Не только же ей разыгрывать спектакль.
— Джеймс мне
