Плечи широкие, руки красивые, плоский живот, лишенный даже намека на пухлые жирные складочки. Про лицо и говорить нечего. И дело не в правильных безупречно чертах — глядя в глаза Кощеичу неудержимо хотелось в ответ улыбаться. Улыбка у него выходила такая… светила она, как прожектор. И даже дураком его не назовешь, даже если порой и придушить хочется.
Умнейший мужчина, хоть и талантливо прикидывается клиническим идиотом в фазе острой дебильности. А еще Илья очень добрый. Нет в нем зависти, жестокости, подлости. Идеальный. Главное, ему об этом не говорить. И вообще вести себя как ни в чем не бывало, чтобы не заметил Илья ее слабости. И Лиза, стискивая зубы, удерживалась от ласковых слов, не хвалила, а лишь язвила как обычно.
Илья всю дорогу осторожно на Лизу поглядывал в зеркало заднего вида. Она сидела, откинув голову назад, прикрыв глаза, сняв свои безобразные очки. А ресницы у нее тоже рыжеватые. И кожа молочная, гладкая, будто светится изнутри. Такая нежная, что так и тянет прикоснуться.
Какого черта он ее поцеловал? Все же было прекрасно, зачем все испортил? А зачем она отвечала ему так откровенно и жарко, стонала в рот возбужденно, страстно так прижималась? От одного воспоминания об этом их поцелуе у него теперь все трещало все по швам, от хваленого самообладания до молнии на ширинке. А когда он ловил ее задумчивые взгляды, руки так и чесались закинуть ее на плечо и утащить. Куда? Совершенно без разницы. За Кудыкину гору, посадить под тяжелы засовы и никуда больше не выпускать. Что ей стоило влепить очередную пощечину?
И эти джинсы, так эротично обтягивающие ее идеальную задницу! Как-то внезапно Илья понял радикальных мусульман, надевающих на своих женщин паранджу. Он бы на Лизу тоже надел. Чтобы и глаз колдовских ее больше не видеть.
Что Илья, страшно тебе? Да, ты попал. Стремно до дрожи в руках. В постель ее уложить — дело нехитрое. И несложное совершенно. Да только впервые его в женщине возбуждали не только точеные ножки и грудь. В этой колючке было нечто такое… зацепившее, проползавшее в самую душу, как будто змея подколодная. Не мог он сломать ее, будто игрушку. Не хотел.
А по-другому не выйдет. Илья знал себя: наиграется с ней, как ребенок с новой машинкой, колесики выкрутит и остынет. Пропадет интерес, станет скучно. Как было уже сотни раз. Или он себе врет? И с ума сойдет с этой рыжей? И тогда сломает ее еще вернее.
Не нужен Лизе такой придурок как ты, неугомонный бессмертный бездарный оболтус. Ей подобрать бы приличного мужика, который будет ее на руках носить, дома ждать, в кино по выходным водить. Она девушка нервная, впечатлительная. Может ей голема вылепить? Или в аренду взять в Инквизиции? Они просто прелесть, какие спокойные. И бесполые, что особенно утешает.
Ничего, он потерпит. Два с половиной года еще осталось заклятию действовать. Не два века, спасибо родителю.
Илья свернул на дорогу, ведущую к базе.
Проклятье, стабильный мужик вон на базе имеется. Да какой! Кощей давно уж устал от обилия женщин. А как с женой своей связался, так ни на кого и не смотрит. Если бы он на Лизу взглянул... Илью после мыслей таких отчего-то бросило в холодный пот, потом челюсть свело. Он тут же всем сердцем полюбил Александру Даниловну. Всей своей очерствевшей душой. Какая же она все-таки умница! Прочно захомутала этого... стабильного.
Стоп, это что же? Он еще и ревнует? К родному отцу? Какая неожиданная пикантность. Или пикантная неожиданность. Мало им было проблем!
Приехали!
На базу приехали. Выходим, Елизавета Николаевна.
Их ждали, им были рады.
Странное это чувство — возвращаться в родительский дом. Дом, где прошла бóльшая часть твоей жизни, дом, который стал немного тесен в плечах, но по-прежнему дорог и мил. Хотя самые яркие воспоминания уже и потускнели немного. Лиза раньше не замечала, какая скромная у нее комната — казенная. В ней, кроме вещей в шкафу и книг на полке, ничего личного и не было. Ни фотографий на стенах, ни картины, которая ей бы действительно нравилась, ни коврика, ни какой-то безделушки.
Да у нее в квартире Ильи вещей больше: и кружка там ее личная есть, и расческа, и полотенце зеленое с лягушками. А здесь она в столовой питалась, к чему ей свои чашки? И все остальное. Выключи кто сейчас Лизу, вычеркни из этого мира, так и следов никаких не останется. Грустно…
В библиотеке царил безукоризненный, неправдоподобный порядок. Там заправляла малышка Лия. Выросла девочка. Лиза помнила, как ее привезли на базу: маленькую взъерошенную цыганочку. Кто бы мог подумать, что среди цыган бывают оборотни? Лия и сейчас выглядела по-цыгански: цветастая юбка, кофта на шнуровке, кудрявые волосы и серьги кольцами. Ей, кстати, очень шел этот образ. Секретарем Бессмертного теперь стал Сереженька. У него тоже порядок во всем. И грустно, и тепло от этого. Справляются без нее и ладно. Признаться честно, Лизе теперь возвращаться сюда не хотелось. Тем более, повсюду здесь царила тошнотворная атмосфера семейного счастья. Сладкая, вязкая будто патока.
Лизу от этой умилительной картины мутило. Обнимаются вон, голубки. Живот у Сашки уже приличный. Красивый, прямо скажем, живот. Завидный. И сама она будто серьезнее стала, старше. Сильнее. Да, именно так, в каждом жесте ее теперь видна была не какая-то там просто Сашка, но настоящая Александра Даниловна. А вот у К.А. улыбка так просто дебильная. И вообще он какой-то рассеянный. Одна только радость, угомонились, касатики, и перестали зажиматься по всем углам, всех смущая. Просто теперь Кощей постоянно к Сашкиному животу пытается притронутся. И вьется вокруг, будто сокол над сизою горлицей.
Внезапно Лизу посетила странная в своей абсурдности мысль: а ее родители так же ждали? Нет. Отец не раз говорил, что Лизу завели только на замену погибшему брату. Но мама, хоть и пила, ни разу ее не обидела. Увидеть бы, как она там... Да ведь умерла давно, наверное. И стало вдруг больно. Зачем оно так? Сто лет о матери не вспоминала, а тут вдруг такая ерунда в голову лезет!
К Елизавете подошла Сашка, обняла ее за плечи.
— Пойдем прогуляемся, — предложила она. — Душно здесь. Да и мужчинам поговорить хочется.
Лиза кивнула, и они с Сашей прошли в галерею.
—
