Он выпустил меня из объятий и отошел в сторону. Опершись ладонью на стену, король опустил голову и застыл так на некоторое время.
— У-уф, — наконец, выдохнул государь, оттолкнулся от стены и развернулся ко мне. Он протянул руку, и я подошла к нему. Ив вновь обнял меня и, прижав мою голову к своему плечу, произнес тихо: — Какая ужасная фантазия. Хвала Богам, что она не может осуществится. Не хочу без тебя. — Он отстранился, и я подняла на него взгляд: — Душа моя, ты едва не довела меня до разрыва сердца.
— Которого из двух? — с улыбкой спросила я.
— Негодница, еще издеваешься, — усмехнулся государь. — Но закончим об этом. Разговор был пустой, а ты превратила его в нечто мрачное и дикое. Тебе не о чем переживать, я не собирался делать тебе предложение. Этот брак не примут и не поймут, а потому пусть всё остается, как есть. Теперь ты успокоилась?
— Но что тогда ты подразумевал, говоря, что однажды я возьму твоего ребенка на руки? — спросила я, вновь преисполняясь любопытства и настороженности. — Неужто хотел сказать, что, женившись и зачав дитя, ты унизишь мать тем, что позволишь любовнице возиться с ее ребенком?
Государь усмехнулся. Всякие переживания его отпустили, а значит, я коснулась темы, его не трогавшей.
— Шанни, душа моя, ты ведь понимаешь, если я когда-то и женюсь на какой-нибудь принцессе, то лишь ради наследника. По сути, мне нужно лишь ее чрево, а не она сама. У меня есть женщина, которую я люблю и почитаю своей. Так разве же есть что-то удивительное, что я предпочту видеть свое дитя на руках возлюбленной? До чрева мне нет никакого дела.
— Фу, Ив, — скривилась я. — Какая мерзость. Ты говоришь ужасные слова.
— Зато правду, — он пожал плечами. — А потому закончим разговор о женитьбе и детях. Пока я не желаю ни того, ни другого. Мы продолжим жить, как жили. Ты будешь менять устои и сводить с ума законников, я тихо потворствовать тебе и иногда исполнять капризы и пожелания. А ты за это дарить мне свой огонь и благодарность. — Король снова усмехнулся: — Шанриз Тенерис, я отравлен вами.
— Противоядия нет, — притворно вздохнула я.
— Не хочу противоядий, — он мотнул головой и, склонившись, шепнул: — Люблю тебя изо всех сил, лучик, — а после приник к моим губам.
В бальную залу мы входили, когда даже хранитель реликвий успел вернуться из хранилища вместе со своим помощником и пажами. Разговор на неожиданную тему занял времени больше, чем казалось, пока мы спорили. Впрочем, опоздал сам король, а ему замечания сделать невозможно, и потому он ввел меня в залу без всяких извинений за задержку.
Меня всегда восхищало это место. Хрусталь, зеркала и изящная лепнина, покрытая позолотой, превращали бальную залу в нечто невесомое и хрупкое. Даже паркет был здесь натерт настолько, что можно было увидеть собственное отражение.
Помнится, как-то Дренг сказал в своей излюбленной манере, что мог бы рассмотреть, что надето под платьем дамы, с которой он танцует, если бы, конечно, захотел. Я тогда обозвала его невозможным грубияном и похабником, но слова, произнесенные в шутку запали в голову. На первом же балу после того разговора я украдкой бросила взгляд на пол и усмехнулась собственной легковерности. Паркет хоть и отражал танцующие пары, но увидеть что-либо этакое было невозможно. Правда, сознаваться в собственной мнительности я, конечно же, не стала, и это осталось только моей тайной.
Первый танец принадлежал хозяину праздника. Кто станет его партнершей, было ясно без слов. А потому государь вывел меня сразу на середину зала. Он галантно склонил голову, я присела в неглубоком реверансе, после накрыла запястье вытянутой руки короля ладонью, и музыка полилась по зале.
Монарх был прекрасным кавалером, и танцевать с ним было неизменно приятно. Я получала удовольствие, кружась по зале в его объятьях. А то, что на нас смотрят несколько сотен глаз, меня не смущало уже давно. Я привыкла к всеобщему вниманию и попросту его не замечала.
И когда музыканты замолчали, к нам поспешил лакей с подносом, на котором стояли бокалы с вином. Государь взял оба бокала, передал мне мой и, подняв свой, провозгласил:
— Прелестные дамы, благородные господа, благодарю за то, что вы почтили меня своим вниманием. Да начнется веселье, — и он поднес к губам бокал.
— Слава королю! — разнеслось по залу, и воздух расцветили вспышки магического салюта, ознаменовав начало празднества.
Глава 7
Торжества, посвященные дню рождения государя и провозглашению наследника, продлились три дня. За это время я ощутила, что уже начинаю скучать по моим привычным занятиям, и последний день празднеств едва дотерпела до его завершения. Все-таки праздность и безделье – это не для меня. В этом я легко могла проследить в себе черты моей дорогой родительницы. Разница была лишь в том, что она свою деятельность направляла на свое окружение, а я замахнулась на устои государства.
Но, наконец, отгремели салюты и отсверкали фейерверки, горожане и придворные разошлись по уютным кроватям, а дворники, вооружившись всем необходимым, отправились чистить улицы от последствий общенародной радости. А я, ложась спать, светилась от счастья, что утром смогу вернуться к своей деятельности.
— Надо чаще устраивать праздники, — заметил государь, увидев, как я в предвкушении потираю руки. — Так тебя хотя бы можно найти без особых усилий.
— Ты всегда знаешь, где я нахожусь, — отмахнулась я. — И что-то я не припомню, чтобы за день ты хоть раз искал со мной встреч или требовал вернуться во дворец.
— Чтобы после иметь сомнительную честь наблюдать взбешенную аденфиру? Чтобы ты выпустила из меня всю кровь и сплясала на бездыханном теле? — Ив передернул плечами. — Я умею ценить жизнь и желаю наслаждаться ею, как можно дольше. Развлекайся, душа моя, я умею ждать. Да и собственные заботы отвлекают недурно.
— Вот именно, — назидательно ответила я. — Когда есть дело, на скуку времени не остается.
И вот настал день вернувшихся забот. Я встретила его очередной счастливой улыбкой и поспешила покинуть уютное теплое ложе. Ив, как обычно, проснулся раньше и уже должен был приступить к своим делам, ну и я медлить не стала. Тальма, ждавшая моего пробуждения, услышав призыв колокольчика, распахнула двери. Она, будто маститый дирижер, управляла своим оркестром – горничными, глядевшими на мою камеристку с трепетом и обожанием.
— Коляска? — спросила я, спешно завтракая.
— Уже заложили, — ответила Тальма. — Гвардейцы ожидают вашего выхода. Государь велел зайти к нему до выезда. Вот еще, ваше сиятельство, — она подала мне поднос, на котором лежало два письма.
Первое было от дядюшки. Его сиятельство уведомил, что присоединиться ко мне по известному мне адресу. Второе письмо было от герцога Ришема. Коротко вздохнув, я открыла его и пробежалась глазами.
— Тальма, вели передать его светлости, что ему ничего брать с собой не нужно. Да, и пусть скажут, что я буду готова к выезду через двадцать минут. Пусть ожидает у парадного выхода.
— Ох, госпожа, — камеристка прижала ладонь к груди. — Это же Ришем, как-то боязно. Зачем вы с ним связались? Простите, — поспешно добавила она.
Я промокнула уголки губ салфеткой и улыбнулась.
— Он испросил позволение сопровождать меня у государя. Его Величество позволил, — ответила я. — Он не сотворит непотребства, не волнуйся. К тому же со мной королевские гвардейцы и дядюшка. Но от этой поездки может выйти прок.
— Боги с вами, госпожа, — вздохнув, ответила верная служанка.
Она подала мне плащ и шляпку. Оглядев себя в зеркале, я подмигнула своему отражению и выпорхнула из королевских покоев. Гвардейцы, увидев меня, склонили головы, приветствуя.
— Доброго утра, господа, — улыбнулась я им.
Впрочем, далеко я не ушла. Памятуя о словах Тальмы, я направилась к двери королевского кабинета. Она открылась передо мной без долгих проволочек. Это уже было заведенное правило. Остановить меня могли, только если Ив был занят чем-то первостепенной важности, и мешать ему было ну никак нельзя. Однако сейчас он ожидал, когда соберутся его советники, а потому преград на моем пути, к счастью, не было.
