Однажды на улице мне попался тощенький чумазый котёнок, и я взяла его домой, решив, что если не рассказывать соседям и выпускать найдёныша во двор лишь с наступлением темноты, удастся сохранить всё в тайне. В самом деле, какая беда в том, что я заведу котика?
Первая записка появилась спустя четыре дня, ещё через три пришла вторая, а затем возник и поверенный с последним предупреждением. Хорошо, что котёнок, к тому времени отмытый и отъевшийся, приглянулся соседской девочке, и родители уважили её каприз. Иногда я видела Проказника на садовой изгороди дома Хюттенхофов, он вырос в роскошного котищу и, разумеется, совершенно не помнил свою первую хозяйку.
Что ж, теперь у меня наконец-то был собственный кот. И опять вопреки воле сьера В. К. Я провела фигуркой по щеке, кожей ощущая тёплую бархатистую фактуру, затем поднесла к носу. Надо же, не показалось! Котёнок отчётливо пах одеколоном Дитмара.
Наряд я выбрала весёлый, весенний — бледно-салатовое платье и летящий жакетик с декором из золотисто-зелёных спиралей. В самый раз, чтобы развеять мрачность пасмурного дня и, может быть, вызвать улыбку на строгом лице Дитмара. Пусть видит, что я больше не сержусь.
Шляпка, зонт, сумочка. И перчатки. Без них неловко, хоть мода и требует. Взглянула в зеркало и осталась довольна: стройна, почти как Евгения, и интересная бледность присутствует. Сбежала по ступеням в самом радужном расположении духа…
Мужчина в плаще и шляпе, стоявший на тротуаре спиной к крыльцу, обернулся на звук моих шагов. Это был профессор Роберт Барро.
Первое побуждение — скорее назад, в дом! Но придётся потратить время, чтобы отпереть дверь. А если он захочет войти вместе со мной и применит силу?
— Дамзель Войль!
Барро заступил мне путь — губы поджаты, в глазах лихорадочный блеск.
Я схватила зонт обеими руками, подняла на уровень груди. Как щит, как оружие.
— Уйдите с дороги, или я закричу.
Он отступил на полшага, дёрнул ртом и глухо, скороговоркой произнёс:
— Дамзель Войль! Верити! Знаю, в ваших глазах я чудовище, но прошу, выслушайте, это важно.
Я проскочила мимо него — бочком, через клумбу у крыльца — и быстрым шагом двинулась вверх по улице, высматривая, нет ли кого в соседских дворах, чтобы позвать на помощь.
Барро догнал, пошёл рядом:
— Пять минут! Дайте мне пять минут, потом я уйду и никогда больше не потревожу вас.
Голос у профессора был напряжённый, вид озабоченный, мрачный, словно речь шла о жизни и смерти. Может, он не в себе? Склонен к нервным срывам, маниям, необъяснимым выходкам, а потом испытывает угрызения совести. Как бы там ни было, лучше отделаться от него поскорей.
— Хорошо, говорите. Пять минут.
Шаг сбавила, но останавливаться не стала. Я и так припозднилась со сборами, а заставлять Дитмара ждать не хотелось. Он мог решить, что я передумала.
Барро зачастил:
— Я не силён в импровизации, знаю, надо было найти другие слова, другой способ, но в тот момент я думал лишь о том, как это остановить, быстро и наверняка. Если бы я потребовал прервать опыт, не мучить вас, меня бы просто проигнорировали как ретрограда от немагнетической науки, но вошла Евгения, и я решил спровоцировать вас на истерику в надежде, что она не потерпит скандала. Есть и ещё одна причина…
Впрочем, это всё неважно. Главное, вы должны знать: никакого опыта не было! Когда вы сидели в кресле, прибор не действовал. Да-да! Он был приведён в рабочую готовность, поэтому лампочки мигали, создавая видимость активности. Я с самого начала наблюдал за включением тумблеров, за положением индикаторов и могу утверждать, что в случае с Оскаром, Ливией и Гавольдом картина была всё время одна и та же. Когда же в кресло сели вы, Аврелий просто не включил последний тумблер, а предпоследний включил и тут же выключил, индикаторы дрогнули и вернулись на начальные позиции. Но кто, кроме меня, смотрел на индикаторы?
Потом посыпались эти странные вопросы, и я понял, что вся демонстрация была затеяна ради того, чтобы под видом игры усадить в кресло вас, а у остальных вызвать впечатление, что вы отвечаете под воздействием прибора…
Он перевёл дух, и я обнаружила, что уже никуда не иду, а стою столбом и смотрю на профессора, открыв рот:
— Что вы такое говорите? Зачем?
— Я тоже задавался этим вопросом, — Барро глядел серьёзно и встревоженно. — А утром услышал о вчерашнем происшествии и понял, что должен вас предупредить.
— О чём?
— За вами охотятся. Мажисьеры, теперь оборотни…
— Что за чушь? Оборотни просто хотели прорваться в поместье, а мне не повезло очутиться у них на пути.
— Прорваться в поместье Карассисов? Бросьте! — в голосе Барро зазвучали резкие нотки. — Вы ведь знаете, что им нужно, им всем… Или не знаете?
Он испытующе взглянул мне в глаза.
— У меня есть друг, этнограф, профессор Жюстен. Вам бы с ним потолковать. Жаль, он сейчас в Шафлю, читает лекции на курсах, вернётся только к осени… Три источника, ключи, сила стихий — вам это о чём-нибудь говорит? Помните сказку о справедливой королеве?
— Сказку? — а ведь я почти поверила ему. — Вы пришли посмеяться надо мной? Вам мало было унизить меня в доме Карассисов?
— Постойте, во имя Равновесия! — воскликнул Барро с таким отчаянием, будто сама его жизнь зависела от меня. — Может быть, вы наш последний шанс, единственная надежда континента на спасение и справедливость!
Это выходило уже за всякие рамки.
— Сьер Барро, ваши пять минут истекли. Прощайте!
— Дамзель Войль…
— На помощь! — негромко крикнула я.
— Хорошо-хорошо, — он вскинул руки, признавая поражение. — Только прошу, возьмите мою визитку. Если захотите поговорить…
— Не захочу.
— Как угодно. Просто возьмите.
Я неохотно приняла из его рук глянцевую карточку с университетским вензелем. Хорошо, что на мне перчатки.
— Прощайте, дамзель Войль, — Барро чопорно поклонился, став в этот миг похожим на себя прежнего. — Простите за всё. И умоляю, берегите себя.
Он повернулся на каблуках и почти бегом припустил через улицу, словно был рад покончить с неприятной миссией и оказаться как можно дальше от меня.
Со стороны сквера дохнуло прохладой, сердце кольнула необъяснимая тревога. Профессор был как раз на середине проезжей части. Я открыла рот, чтобы крикнуть…
"Стрела" вылетела из-за поворота блестящим росчерком и, подняв ветер, исчезла. А в ушах звучало эхо удара, короткого и жёсткого.
Всё было совсем не так, как рисовалось мне в тот день на углу доходного дома сьера Пиньона. Никаких картинных полётов над крышей мажи-мобиля. Вот профессор Барро вприпрыжку спешит через улицу… А вот его нет. Только лежит у обочины серое смятое тело, да шляпа валяется на тротуаре.
10.1
Я шла к нему медленно, как сквозь воду, шла целую вечность. Уже подбежали какие-то люди, склонились над лежащим. Их голоса звучали гулким колокольным боем:
— …пульс есть?
— …насмерть.
Кто-то взял меня за плечи, деликатно отвёл в сторону:
— Идите, дамзель. Вам не нужно это видеть.
И я пошла, потом побежала. Как в бреду, отперла дверь, ввалилась в дом. Руки задрожали, ключ со звоном упал на пол, выстланный хатламской плиткой, и со мной случилась истерика.
Наверное, доктор-мажисьер, вызванный Евгенией, не только залечил раны и ушибы, но и приглушил шок от столкновения с оборотнями. Теперь действие магнетических чар кончилось, и навалилось всё сразу: потрясение, ужас, боль, паника и сминающее душу чувство беспомощности перед молохом судьбы. Я осела на пол, привалилась боком к дверце гардеробного шкафа… Но трясясь, как в падучей, скуля, завывая и давясь слезами, в глубине души уже знала, что надо делать.
Как только смогла подняться, поплелась на кухню, залпом выпила два стакана воды и села писать: "Примите сообщение для мажисьера Дитмара Карассиса от дамзель Верити Войль. Я стала свидетельницей несчастного случая, это глубоко меня потрясло, я почувствовала себя плохо и вынуждена была вернуться домой. Простите великодушно, но сегодня прийти не смогу. Прошу не держать обиду". В телефонной книге легко отыскался номер городского особняка Карассисов, но со звонком я спешить не стала — голос был ещё гундосым и слезливо дрожал. Вместо этого бегом кинулась наверх и стала выбрасывать из шкафов и комодов платья, жакеты, пальто, туфли…
