над головой, не давая шанса разглядеть себя, и, кажется, их дополнял шум испортившегося старого телевизора. А как изумительно пианино с еле доносящимся хором откуда-то снизу, из загадочной чёрной дыры в бетонных ступеньках перед входной дверью, где пробегающий мимо полупрозрачный размытый сосед случайно обронил свою совсем новую музыкальную шкатулку. Можно ли ей воспользоваться, если уже продолжительное время он за ней не возвращается? Сколько прошло с его случайной встречи у квартирки с удивительными красками? А во сне?
Но как бы заманчиво и прекрасно музыка не игралась с сознанием внутри сна, всегда найдётся то мимолётное событие, пытающиеся как можно крепче ухватиться за столь хрупкое подсознание. Колыхающий межкомнатные двери ветерок донёс ранее не слыханную весть: ужасающую и непроглядную тьму разразил белый девственный свет, дарующий нам надежду на возвращение.
Филипп убрал сверкающую слюну со своего подбородка, и крепко ухватившись за стол, поднял голову вверх, чтобы ненароком не упасть на пол. Кажется, ветру удалось нашептать чудную весть и пронести её через два мира. Озадаченный и ещё сонный мальчишка поднялся со своего скрипучего стула и попытался как можно скорее осмотреться и привыкнуть к темноте, как бы смешно для него это не звучало. Где свет? Твердил он, глупо размахивая руками в стороны пытаясь то ли нащупать стоящий неподалёку холодильник, чтобы ненароком снова не удариться об него носом, то ли ухватиться за руку яркого солнца. Но, увы, впереди был лишь холодильник.
И даже проснувшись и услышав весть о свете, и бродя, словно слон в посудной лавке, парня беспокоил крепкий сон его приятеля-призрака, мирно посапывающий на прохладном синеньком диванчике. Каждый скрип и хруст дерева ощущался стопроцентной громкостью в наушниках во время громкой перестрелки между людьми в строгих чёрных костюмах на экране монитора. Это незабываемое ощущение, когда в такой глупость виновен лишь ты один, и никто другой такую подставу со звуком устроить не мог. Продолжая махать руками, Филипп совершено бессовестно уронил запалившийся поднос с только-только вымытыми блестящими стаканами, оставаясь в неловкой позе наблюдать за битым стеклом под его ботинками, куда просачивался тот нашумевший свет. Переведя взгляд с осколков на окно, кажется, вместе с телом остановилось и сердце парня. На улице, в паре метров от их дома, над землёй висела недавно родившаяся небольшая сфера белого цвета, недвижимо наблюдающая за реакцией человека в окне квартиры номер сто тридцать семь.
Она росла, или… Где это было? Филипп убрал сверкающую слюну со своего подбородка, и крепко ухватившись за стол, поднял голову вверх, чтобы ненароком не упасть на пол. Веки были тяжелее бремени, которое на себе таскал парнишка, но сон уже далеко позади. Ссадина на носу всё ещё щипала, а в глаза бил большой и яркий блик от битого стекла на полу. Хор всё не прекращал своё пение, наблюдая за чёрно-белыми падающими клавишами пианино.
Вокруг буквально ничего не было. Всё испарилось. И лишь ещё тонкие дрожащие ноги подростка скрипели в дверном проёме между кухней и залом, создавая оглушающий шум, отскакивающий от блестящих лакированных комодов. Владислав, слава богу, оставался погружённым в глубочайшие воспоминания своего богатого, но хрупкого подсознания, где, наверное, проживает ещё одну интересную альтернативную версию своей жизни, разглядывая её каждые мельчайшие детали. Парень он был высокомерным, местами несправедлив или грубоват, но таить злобу на него Филипп пока не собирался.
Квартирка заснула вместе с парнями, оставив на виду все свои хрупкие и яркие тайны предыдущих пропавших владельцев. Мягчайшие ковры на стенах отдавали светом и геометрией калейдоскопа, отчего приятные и мягкие руки сна зависли над головой бледного уставшего парня жалобно моля его о возвращении в яркие выдуманные, или не совсем, моменты своего прошлого, а, может быть, и будущего. Слепящий глаза даже за закрытыми веками силуэт белой сферы не отпускал Филиппа ни на шаг от себя, кажется, привязав его крепкой невидимой нитью к этой точке в пространстве и времени, требуя разгадать загадку по ту сторону грязного и потрескавшегося окна. Нами управляет какая-то тайна. Страшная, не способная уложиться в привычные научные и языковые термины сфера представляла собой олицетворение загадки, чей ответ может подойти не каждому. Она неподвижно оставалась на своём месте. Парила над землёй в ожидании ответа.
Но, вдруг, в комнате задрожала вся мебель, а поднятые с пола стулья вновь попадали на разваливающийся и гниющий пол, оставив на нём новые сколы и трещины. Пыльные тарелки захрустели, а Владислав поправил конец своего длинного колючего пледа. Но что это? Филипп медленно поднялся с грязных досок и дрожащей рукой опёрся на холодную батарею, осторожно пытаясь выглянуть на улицу, чтобы рассмотреть возможную причину маленького и непродолжительного землетрясения. Яркий и блестящий глаз поднялся к стеклу, и зрачок его стал намного меньше. Нужно ли на это смотреть?
Неподалёку от дома, на том же месте, где парень когда-то видел белую сферу, в асфальте образовалась трещина, из которой вверх летели снежники. На небольшом, буквально метр на метр, участке пустой улицы снег перевернул все выученные в школе знания физики с ног на голову. Казалось, что само время на том кусочке асфальте инвертировалось и отправило снег обратно в прошлое, создавая такое завораживающее до жуткого холода в груди явление. Само собой, любопытный Филипп решил дотронуться до снега и посмотреть на него с расстояния вытянутой руки.
Под ботинками снова захрустел расколотый бетон вперемешку с остальным мусором и оседающим на почти каждой не закрытой поверхностью пеплом. Аккуратные длинные трещины с отдалённо напоминающим золотым цветом медленно покрывали собой чернеющие от дыма стены домов, начиная разрастаться у их основания, буквально выползая из трещин и дыр. Помимо дыма, у самых ног расстилался десяти сантиметровый еле заметный белый туман, кажется, пытающийся превзойти успехи своего старшего брата. Выползал он вместе с золотыми нитями из тех же дыр в асфальте и дорогах, беря с ним начало из чего-то единого. Из чего-то, что находится под землёй.
И вот он – снег. Необъяснимо колючее чувство било током после каждого лёгкого прикосновения руки с кристально чистыми снежинками. Они ударялись об направленную к земле ещё не остывшую ладонь и на ней же сгорали, оставаясь прохладной водой. Само собой, такое явление расходилось с привычными устоявшимися законами мира Филиппа, но, так ли это уже важно, если оно перед его глазами. Теперь это, скорее самая обычная вещь в дыму, стоящая наравне с такими странными вещами как: золотые трещины на бетонных плитах и необъяснимая повышенная агрессия у всех выживших людей, которых
