Прежде здесь, должно быть, ужасно воняло, но поскольку тюрьмой не пользовались уже несколько лет, только в экстренных случаях, ее изволили отмыть. И Дара считала, что за это действительно следовало быть благодарной.
Тиам дернулся, кажется, отходя ото сна, и Дараэлла подошла вплотную к решетке, уцепилась в нее пальцами, словно пыталась таким образом хоть немного расширить мужчине пространство.
— Что ты чувствуешь? — хриплым от волнения голосом спросила она.
Эсмонд попытался сесть и взглянул на нее каким-то особенно растерянным взглядом.
— Где я?
— Что вы чувствуете, полковник Тиам? — более официально спросила она. — Что вы помните о произошедшем?
Тиам схватился за голову.
Значит, помнит.
— Мне казалось, я как будто наблюдаю со стороны, — Эсмонд с трудом поднялся на ноги и подошел к решетке.
Даре пришлось сдерживать себя, чтобы не отпрянуть. Она никогда не была трусихой, но все же, от одного воспоминания о том, как Тиам напал на нее, становилось дурно. Если ему вдруг захочется повторить этот опыт, Дараэлле в сей момент лучше находиться как можно от него дальше.
Тем не менее, она не отступила, когда Тиам схватился за решетку и наклонился к девушке, так близко, что между ними не было и десяти сантиметров расстояния. Дара заставила себя заглянуть Эсмонду в глаза — и с облегчением увидела там нормального, вменяемого мужчину, такого же, как тот, с кем Геор разговаривал в корабельной тюремной камере.
Разумеется, он мог притворяться. Ведь тогда Тиам тоже был совершенно нормальным, пока не прошелся по трапу под ручку с Лисандрой. Возможно, дело было именно в соприкосновении с ведьмой, но Дара не знала, сколько в этом допущении правды.
Есть шанс, что ни единого процента.
— Я помню, что подал ей руку. Она зачем-то сняла перчатки, — прошептал Тиам. — А потом все потемнело…
Если он говорил правду, то соприкосновение с Лисандрой действительно было катализатором процесса. А если врал? Если Тиам всего лишь хорошо притворялся, чтобы в конце концов достичь своей цели? Заколдован ли он был или на самом деле действовал по собственному желанию? Впрочем, последнее вряд ли — Геор ведь говорил, что за его братом никогда прежде такое не водилось.
— Я могу попытаться тебя расколдовать, — нарушила наконец-то тишину Дараэлла. Надо было решаться — либо сейчас, либо никогда. — Возможно, мне удастся. Но для этого мне придется зайти к тебе в камеру.
Тиам, как ей показалось, побледнел.
— Ты уверен, что проблема была именно в прикосновении Лисандры?
— Она сняла перчатки, но… — он опустил голову. — Я не знаю. И ничего не могу гарантировать.
Он отошел от решетки, разрывая зрительный контакт, сел на край койки — впрочем, а что там было не краем? Она казалась узкой, словно обыкновенная скамья, и, наверное, была не намного мягче.
— Я не могу ничего гарантировать, — повторил Тиам, даже не глядя на Дараэллу. Судя по виду, он сейчас собирался подписать себе смертный приговор и навсегда, возможно, остаться в четырех стенах тюрьмы. Или пока не умрет Лисандра — ведь со смертью горной ведьмы должно пасть большинство ее заклинаний. А если и это не поможет?
Почему-то Даре показалось, что Эсмонд искренне собирался гнить в тюрьме, лишь бы только не стать причиной смерти невиновных людей.
Что ж, возможно, оно того стоит — рискнуть?
Дара прикоснулась к ключу, спрятанному в кармане брюк, решительно выдохнула и открыла крохотную дверцу, что вела в тюремную камеру-клетку.
Внутри оказалось еще теснее, чем она думала. Дараэлла была высокой девушкой — но не настолько же, чтобы задевать потолок головой! Здесь, однако, и такое было возможно, насколько тесной казалась эта камера.
Эсмонд поднял на нее очарованный, но в тот же момент перепуганный взгляд. Казалось, мужчина никак не мог поверить, что ведьма действительно на это решилась, и сейчас смотрел на нее широко распахнутыми от удивления глазами, не решаясь подняться. Должно быть, и не следовало, потому что у них тогда не осталось бы места.
— Я могу помочь, — серьезно промолвила Дара. — Если только ты не станешь сопротивляться. Ты должен понимать, что это может быть очень неприятно. Возможно, больно. Я — сильная горная ведьма, но никогда не сталкивалась с таким.
Тиам кивнул, но, должно быть, не осознавал до конца всей серьезности ситуации. Дара сделала крохотный шаг вперед, подступая к нему, и Эсмонд покорно поднял на нее глаза, вновь пересекаясь с девушкой взглядами. Сейчас полковник казался убийственно спокойным, ни грамма той импульсивности, с которой он бросался на Дараэллу на "Джугарте", не осталось.
Что ж, оставалось надеяться на то, что это хороший знак, а не отличная маскировка.
— Не двигайся, — шепотом приказала она. — И слушайся меня во всем. Я убью это, если мне будет под силам.
Или убьет его, если ничего не получится. Но Тиаму знать об этом не обязательно.
Дара слышала, что бывает, когда магия черствеет, чернеет, теряя природный оттенок, и превращается в яд, распространяющийся по человеческому телу. То, что она видела в Эсмонде, рано или поздно все равно б его убило. Но, если не уничтожить заразу прямо сейчас, то она вместе с собой способна забрать на тот свет еще и несколько людей. И Даре меньше всего на свете хотелось, чтобы колдовство драгоценной свекрови стало причиной смерти Геора или даже самой Дараэллы.
Это надо было остановить.
Да и Тиама, признаться, жалко. Он вроде как и не сделала Дараэлле ничего хорошего, но ведь Геор столько положительного рассказывал о брате, что трудно не поверить!
— Если все для меня закончится дурно, — словно предчувствуя возможные последствия, произнес Тиам, — я могу надеяться на то, что Геор правильно поймет причины? Что он накажет виновную?
— Мне бы хотелось в это верить, — кивнула Дараэлла. — Но рано или поздно такие виновные, как Лисандра, наказывают себя сами. И, возможно, я и есть ее наказание. Среди горных ведьм есть поверье, что даже свободные сестры рано или поздно помогают горам, так, по старой дружбе. И каждая, обнаружив виновницу какого-нибудь преступления, рано или поздно пользуется своим даром для того, чтобы справедливость восторжествовала… Грешниц горы не любят. И самым страшным грехом считаются обман и предательство.
Тиам ничего не ответил. Он вряд ли вообще хоть что-то понимал в жизни горных ведьм, только и мог, что склонить голову в согласном кивке, надеясь на то, что Дараэлла правильно истолкует его жест. Сейчас в нем бурлило темное заклинание, хозяйка которого сама по себе 3уже не была способна на серьезное колдовство. Но хорошо же она его отравила! Интересно, как долго Лисандра собиралась таким образом избавиться от Эсмонда? Дара не думала, что это было единственное оружие, подвернувшееся коварной экс-верховной под руку, скорее всего, против Дараэллы Лисандра воспользовалась заготовленным давным-давно оружием.
Ну что ж, не на ту напала.
Дара опустила руки на плечи Тиама и закрыла глаза, пытаясь призвать свою магию и направить ее в нужное русло. Но каждый раз она наталкивалась на глухую стену. Казалось, Лисандра сожгла за собой все мосты. Чтобы взаимодействовать с тем черным пятном, которое она породила, следовало сначала вытащить его наружу, а ведь это означало только одно — Тиам вновь превратится в жестокое чудовище, и тогда Дараэлла не успеет ничего сделать. Полковнику вполне хватит сил задушить ее до того, пока она споет камням очередную увеселительную песенку и заставит их помогать более активно.
Умирать Даре, что логично, совершенно не хотелось. Но и оставлять Эсмонда таким вот ядом замедленного действия она тоже опасалась. А что, если…
Идея, пришедшая девушке в голову, казалась совершенно безумной. Но она знала, что вот так магия Лисандры могла поддаться.
Дара скользнула ладонью по подбородку Тиама, заставляя его поднять голову, и всмотрелась в его глаза. Сначала она не видела ничего необычного, да и магия, казалось, укрылась от внимательной горной ведьмы и не хотела себя выдавать, но прошла секунда, два, три, и дыхание Эсмонда стало тяжелее, сердце забилось чаще, на лбу выступила испарина. Он словно хватался за что-то, пытался удержать какой-то сгусток энергии, рвавшийся на свободу.
