её выдерживало столь тщедушное туловище — загадка! Спутанные седые волосы выглядели так, как если бы никогда не встречались с гребнем, в них застряли засохшие ягоды, хвойные иголки и травинки всех оттенков зеленого. На крючковатом носе топорщилась гигантская бородавка. Глаза были бледно-рыжего цвета, подёрнутые белёсой пленкой, как бывает у плоховидящих, старых животных. Мужичок безостановочно неприятно причмокивал и швыркал носом, будто это помогало ему разобраться кто перед ним.
Наконец старичок примостился на один из табуретов, и шепелявым голосом отозвался, очень сильно растягивая гласные и коверкая согласные он спросил:
— Шо, Хлебушка, дратвуй! Давненько не видал тебя! Как живёшь-бывёшь?
— Да всё по-старому, — ответил Глеб.
— Так само в хороде?
— Да. Всё там же.
— Уси теперь в хороде! Прямо пусто у нас в чащобах. Бывало ход да друхой мянуют, ан ни человека, ни каво не встрэтышь. Так вот и векую тут само один да сам с собой! — посетовал дедок.
Судя по его рече проблемы у него были не только с фонетикой, но и морфологией и орфографией.
— А ты чай вона не адин. Вона невесту мне приволок, — продолжил он монолог, сдобрив его булькающим смехом.
— Не. Это не невеста. Это напарница моя. За помощью мы к тебе.
Я сделала вид, что не заметила повышения собственного статуса.
— А это хорошо. Это я люблю. Это я всегда да пажалста, — вдруг повеселел старикашка.
— Варя, познакомься: лесовик Кадук — страшный хозяин леса, кто ему не по нраву на тех может болезнь серьезную наслать. И мой старый, давний хороший друг. А это Варвара — моя помощница.
Очевидно, что реверанс здесь был излишен, поэтому я просто улыбнулась и протянула руку. Но чудной дед не рассмотрел моего движения. Его глаза бегали, не фокусируясь ни на чём определенном.
— Очень приятно, — в конце концов произнесла я.
— Агась, а чиво ко мне пожаловал, Хлебушка, — очевидно что лесовик уже потерял ко мне интерес. Ну и хорошо, здоровее буду. — Може вам чая? — вдруг расщедрился он.
— А давай! Чай у тебя знатный! — вдруг согласился Глеб. — А разговор у нас долгий.
Из тёмного угла Кадук притащил три плошки-долблёнки и какой-то несуразный котелок, то ли подобранный за зазевавшимися геологами, то ли украденный ночью из лагеря-ночёвки туристов. Поборов брезгливость, вслед за Глебом взяла одну из «чашек». Несмотря на то, что над ней шёл пар, дерево поглощало тепло и её удобно было держать в пальцах. Принюхавшись поняла, что это скорее отвар из пряных диких трав и ягод. Болотом, вроде бы, не пахло. Глотнула. Нёбо обожгло, но стоит признать, что это было вкусно, согревающе и бодряще.
— Харашооо? — с видимым удовольствием поинтересовался Кадук.
— Да, спасибо, — поблагодарила я.
— А, у меня еще кое-что есть, — он вновь куда-то унёсся.
Пока дедок где-то в темноте громыхал, в поисках обещанного сюрприза, Кристовский начал рассказывать о нашей спящей красавице.
— Во, — лесовик гордо водрузил на стол огромный бутыль из тёмно-зеленого стекла. — Настоячка! Моя!
Не спросив нашего желания, он плеснул её прямо в наши чашки. Так как я уже допила уже почти весь чай, то мне досталась полноценная порция. Приблизив миску к носу поняла, что пахнет чем-то похожим на бехеровку или другой травяной бальзам. Попробовала на язык — градусов 50! Точно!
— Пей, полезно, — подбодрил меня радушный хозяин.
Перевела взгляд на Кристовского, тот подбадривающе подмигнул, подавляя улыбку. Набралась смелости и отхлебнула. По нёбу разлилось приятное тепло. Казалось, что в воздухе танцуют мелкие сине-зеленые искорки. Стало как-то невероятно уютно в этой дикой, затерянной в чаще и трясине избушке.
— Знааатно, — протянул лесовик.
Несмотря на всю его суету, он внимательно слушал рассказ Глеба.
— Не знаю, не ведаю, что за странное существо вы там откопали в городе. Может она эта. Вовсе и не ведьма, может быть, это у вас там на ЗОЖе выросло, — вновь клокочуще то ли захрюкал, то ли захихикал он и.
Вот вроде бы и сидит где-то на отшибе, а за модными трендами, оказывается, следит в два глаза, восхитилась я!
— Нет. Я проверил. Спит в ней кто-то, знаешь как в матрёшке, а вот кто — не понятно. Даже сеанс провёл, но и с той стороны её не признали. Не бывала она у них. Или была так давно, что забыли… К тебе пришёл не просто так, хочу у тебя перелёт-травы попросить. До души её — или что-то там у неё на этом месте — достучаться хочу. И книгу… помнишь у тебя была. С древними заклятиями, составленная еще до Договора.
— Помню, как не помнить, а вот ты-то помнишь, что доступ к этой книги платный?
— Помню, — глухо согласился Кристовский.
Старичок, которые вызывал у меня всё больше симпатии, хмыкнул и опять куда-то унесся, шаркающей, но сноровистой походкой. Вернулся с огромным ржавым ключом в руках, сдвинув лавку, оказалось, что под ней люк, ведущий в подпол. Своим громадным ключом он его отпер и спустился вниз. Нас с собой не позвал. От его сутолоки в подвале — пол зашёлся ходуном. Хорошо, что посуда была деревянная и не могла разбиться. А вот за бутыль с настойкой я переживала. Но всё обошлось, минут через пять лесовик вернулся к нам с огромной книгой, обернутой на два слоя в кожаный отрез. Местами его тоже разъедала гниль, но до книги она не добралась. Желтые страницы были целыми. Но прежде чем открыть альманах, Глеб взял меня за руку, занёс мой палец над книгой, а похахатывающий Кадук вдруг странно осклабился и впился мне в палец своими мерзкими и острыми зубами. Я закричала, но, видимо, действие настойки было столь сильными, что меня охватил странный озноб. Мой голос не принадлежал мне, и вместо ужаса из меня вырвался лишь протяжный стон, больше похожий на всхлип. Сознание будто разделилось: я одновременно с испугом смотрела на то, как вытекает капля крови на книгу, а с другой была над ситуацией. И видела эту сероватую комнатёнку, жабоподобного старикашку, красавца-мага и раненную девушку, склонившуюся над старинной книгой.
Удивительно, но укус оказался не таким большим, как я думала. Карачун смог филигранно проделать всего две точки-ранки. Когда повинуясь внутренним знаниями или опыту Кристовский решил, что с меня достаточно, он плеснул мне на палец той самой настойки. Я хотела выдернуть руку. Но решила, что действительно не мешает обеззаразить рану. Тем более что кожа удивительным образом начала затягиваться.
— Можно, — удовлетворенно заявил лесовик и облизнулся.
Кристовский начал листать книгу в поисках чего-то определенного. Меня же охватило оцепенение. Будто я качалась на плавных морских волнах. Практически в такт со мной Кадук раскачивался на табуретке, поглядывая в потолок и причмокивая. Не могу сказать, сколько так прошло времени. Но на улице уже начало светать,
