мне стало жалко драконенка.
— Не, в дом точно не разрешат.
— Да в дом-то и не надо. Пусть в сарае растет. Просто не надо его в суп. Пожалуйста, — попросила я.
— Надо мамы спросить.
— О чем меня спросить? — появилась словно неоткуда Жива.
— Да вот ту птицу, что во дворе бегает, просят оставить как есть, — тут же отозвалась Арыся.
— Да… Эляживова, просто Эля, — улыбается Жива. — Вот не зря тебя Живова кличут! В живых оставила! А ведь сварили б ее.
— Его, — машинально поправила я.
— А?
— Ну, это мальчик! Потому он и яйца не откладывает, — поясняю я.
— А че у птиц так может быть? — в свою очередь удивляется Жива.
— Может! — подтверждаю.
— Ладно девы, я че пришла-т, пошли по домам.
— В смысле по домам? — я оторопела.
— Ну-у, в прямом. Эля тебя хотят все видеть. И может ты кому уже и помощь окажешь, — и уже обращаясь к Арысе. — А ты за мелкими присмотри. За всеми.
Но Лимиус видно сразу смекнул, что его хотят оставить тут и ухватился за мой подол платья, благо они их тут длинными носят.
— Похоже кто-то не хочет чтоб его оставляли, — я смотрю на Живу. — А можно он с нами?
— Ну… да, пусть идет, — махнула та рукой. — Ты ж его выходила. Вот будет живым доказательством, что ты ведьма!
Я подхватила Лимиуса на руки и мы пошли со двора. Дракончик провожал нас взглядом пока мы пересекали двор, а как вышли за забор — припустился за нами.
— О, смотрите и он туда же! За вами побежал, — Арыся поймала его.
Дети сразу окружили ее и стали тянуть ручки к драконенку.
— Пусть поразвлекутся раз оставили жить ее. Его, — исправилась Арыся и присела, что б ребятишкам было удобнее гладить.
Ребятишки разом загалдели. А мы пошли по дороге к близ стоящему дому. Хозяева нас встретили во дворе, будто только и ждали. Провели в дом. Усадили за стол.
— Нет, спасибо, мы уже завтракали, — вежливо отказалась я.
— Да, не стоит, а то мы так и не обойдем-то за день всех, — подхватила Жива.
— Мы это… — хозяева явно не знали как начать разговор.
— Что у вас случилось? — спрашиваю я.
А сама думаю: "Только б ничего серьезного, а то я не врач все ж".
— Так вот, — женщина подводит ко мне девочку лет так восемь. — Голос у нее…
Девчушка косится на Лимиуса. Тот с интересом ее разглядывает.
— Мав, — и Лимиус обхватил меня за шею, спрятав влажны нос у меня под ухом.
— Так, малыш, не хватал бы ты меня за шею… — я погладила Лимиуса. — Шея, горло…
— Что? — спрашивает мама девочки.
— Так, иди поближе сюда, открой рот. Пошире, малышка, я только твое горлышко посмотрю.
— Да, горло-то красное. Так, ну-ка лимфоузлы, — я трогаю и чувствую, что явно увеличены.
— Холодное пить ничего не давать. Полоскать теплым три, четыре раза в день. Хорошо бы ромашкой… Говорить как можно меньше, больше молчать.
— А ромашка это че?
— Э… Ну цветочки такие маленькие беленькие, серединка желтая, — я растерянно смотрю на людей.
"Блин. Может у них она и не растет вообще. А то вон у Эвена так точно не растет".
Я и вздыхаю вспомнив про него. Женщины тем временем выходят из дома. Не проходит и нескольких минут как они возвращаются неся куст… ромашки! Вырванный с корнем. Я беру в руки. Точно, ромашка.
— Ее надо высушить на солнце и заваривать ложка на стакан, — я возвращаю куст обратно. — Корни только оторвите. Пока сушеной нет можно и свежую. Залейте, цветочки в основном, кипятком и пусть постоит, настоится. И потом теплым полоскайте горло.
— И че, поможет? — спрашивают недоверчиво.
— По крайней мере отек точно должен пройти со временем. И холодного ничего не есть и не пить.
— Спасибо, — и мне протягивают кринку с чем-то.
— Да не… — в нос ударяет запах меда.
Я опускаю взгляд в кринку. Там что-то коричневого цвета очень похожего, кстати, на мед. И запах точно медовый!
— А можно ложку, — прошу я.
Мне протягивают ложку и я зачерпнув коричневое, тягучее — пробую. Точно вкус меда, правда с горчинкой какой-то. Но все ж.
— Так. Иди сюда ближе малышка, — я зову девочку обратно. — Мне нужен платок и… И лист лопух… Или с дерева…
— Жива, — обращаюсь к ней. — Подержи Лимиуса.
Тот нехотя перелезает к Живе на руки. А мне подают платок, в который девчушку целиком завернуть можно.
— Нет, поменьше б надо, — говорю. — На шею, что б повязать можно было.
Мне приносят маленький платок и большой зелено голубой лист не то капусты, не то лопуха. Я разрываю его пополам, намазываю медом и прикладываю к шее девочки. Оборачиваю платком и завязываю.
— Вот. Пусть с компрессом походит пока. И желательно чтоб дома больше находилась и чтоб с детьми шибко не общалась сегодня. А на ночь ложку, — указываю на кринку, — дадите и не запивать. Так чтоб рассасывала.
— Спасибо, — мать девочки растерянно смотрит на меня. — А почему с детьми не общаться-то?
— Что б не заразить и их тоже, — отвечаю.
— Спасибо, — и она снова тянет мне кринку.
— А вот это, — я отодвигаю от себя кринку. — Это лучше вам самим пригодиться, пока не поправитесь.
— Спасибо.
— Да все уже. Пошли мы, — Жива возвращает мне Лимиуса. — Нам еще к Проше надо успеть.
Когда мы выходим из дома я спрашиваю у Живы: " А Проша это кто? Вернее, что у него?"
— А, так у него это, сын ногу отрезал! — обрадовала она.
— Что? — я чуть Лимиуса не уронила. — А я-то как тут помогу? Пришью что ли?! И вообще к нему первому тогда идти надо было!
— Так только вот сообщили, — и она кивает на паренька, что за нами шагает.
"Да, спасибо добрый гоблин! Удавила б гада"! — думаю про себя.
"Только б правда ногу не отрезали".
— Ну… вон ты как из сорной травы отвар велела делать и смаковину вон на шею… А-то не ведьма я! Как раз ведьма и есть! Люди так и не додумаются. Лечиться таким. Значит и тут поможешь.
— Мне бы вашу уверенность, — бормочу я.
— Чего?
— Да так, ничего.
У Проши, слава богу, сын ногу не отрезал. Порез конечно глубокий очень, но кость цела, а мясо срастётся. Сухожилия не повреждены. Так что ничего страшного. Проблема лишь в том, как зашить рану. Анастазия явно тут отсутствует. Шить тоже явно нечем. Хотя можно скобы поставить… Или можно еще, как мне помниться, челюстями муравьев скрепить края раны. Дай бог памяти, как в экстремальных условиях края раны
