— Не то слово. Глупые, я бы сказала. Тем, кто раньше были вольными, никто и никогда свободу не даёт!
— Это запрещено?
— Да нет, не то чтобы. Просто это неразумно! Он прежде всего начнёт мстить хозяевам. Если не сломался окончательно. Насколько я знаю, даже когда вольные были подписаны на другой планете… такие долго не проживали.
— Почему? — говорю наивно. Пожимает плечами:
— А ты как думаешь?
Думаю, неужели у местной верхушки настолько лапы длинные…
— Ну если они так опасны, не пускали бы их на Тарин и дело с концом, — выдаю.
— Понимаешь, Ямалита, если рабы будут знать, что у них нет выхода, то перестанут быть такими строптивыми. А если будут знать, что свобода реальна, то их вообще невозможно станет усмирить. Ну половину как минимум. Говорю же, не понимаю, для чего их вообще рабуют.
Слово-то какое, думаю. Рабуют. Очень хотелось спросить, не противно ли ей так рассуждать, но Свелла выглядела как человек, искренне верящий в то, что говорит, и не видящий в этом ничего ужасного. Воспитание, говорю себе. Окружение. Но ведь не такая уж плохая девочка…
Подъезжаем, разговор прерывается. Вот тебе и первая информация, агент Там, мы-то думали, что рабы делятся на легальных — проданных на Тарине — и не легальных, то есть со всех других планет, где нет официального разрешения. А тут, оказывается, куча своих слоёв и понятий. И что-то мне так не хочется в это всё закапываться…
Ладно, в конце концов, меня же не к рабам определили, а к высшему свету. Переживу.
Мне повезло, мы попали не куда-нибудь, а к самому Корнелю. Дом у него, конечно, не чета не то, что моему — а, наверное, и вообще большинству особняков Галактики. Огромный участок на берегу океана, белые стены, зеркальные высокие окна — столько стекла, дух захватывает, бассейны, фонтаны, беседочки, летние павильоны, веранды, и много-много перетекающего пространства.
По территории ходили какие-то огромные животные, похожие на леопардов. Меня уверили, что они не опасны, но не хотелось бы попасть сюда ночью тайком…
Высшее общество уже собралось в огромной гостиной, у которой отсутствовала одна стена, благодаря чему пространство вытекало в прекрасный уютный парк с бассейном. Свелла представила меня аристократам, Корнель радушно пригласил быть гостьей, его восемнадцатилетняя дочка Олинка радостно трясла мою руку и что-то щебетала, я вкратце рассказала свою историю, сбиваясь и комкая фразы, прекрасные дамы пожалели, пообсуждали мужчин на других планетах, поговорили о том, что везде не мешало бы учредить матриархат, а после благополучно забыли.
Почти все, как и Свелла, пришли с рабами или рабынями, по большей части выглядевшими нормально и ухоженно, у большинства имелись ошейники различных видов. Для них даже было отведено место, мягкий ковёр с небольшим столиком, на котором стояли какие-то соки, фрукты и лёгкие закуски. Не так уж и страшно. Неприятно, конечно, но неравенство всегда преследовало людей, такова уж наша природа. Это мой "циник" меня уговаривает, потому что, если честно, мне глубоко противно такое положение вещей…
— Скучаешь? — подходит Олинка. На этот раз на поводке, прикрепленном к ошейнику, она ведёт симпатичного стройного парня. Правда, при взгляде в его глаза мне сделалось как-то не по себе, но агент Там ругнулась, заставляя себя заняться делом, и я пожала плечами:
— Осваиваюсь.
Парень одет в блестящую чёрную кожаную жилетку, открывающую красивую мужскую грудь, и такие же узкие штаны, прямо будто только-только из стриптиз-бара.
Олинка садится рядом со мной на небольшой мягчайший диванчик, парень опускается у её ног, она запускает руку в его волосы и перебирает их.
— Ну как тебе у нас? — изображает радушную хозяйку Олинка.
— Замечательно! — говорю.
— А ты уже себе раба присмотрела? — спрашивает.
— Да нет, не успела, — говорю. — Недавно же приехала, не совсем ещё знаю, что тут к чему… Слушай, мне так стыдно, позабывала половину имён, расскажи о них?
Олинка охотно принимается пересказывать местные сплетни, из которых я вычленяю крупицы полезной информации.
— А Три Главы? — спрашиваю, когда Олинка выдыхается и начинает подёргивать волосы парня сильнее, чем следовало бы. Хочется напомнить, думаю, наверное забылась слегка… Но как-то не решиаюсь, мало ли, что у них за отношения.
— Не знаю, — сникает Олинка. — Они такой тайной окружены, попробуй подступись. Хотя отец обещал, что когда-нибудь и я… — запинается, обводит языком губы, понимаю, что ступила на скользкую стезю. Чтобы она потом не вспомнила, о чём я интересовалась, тут же перевожу разговор на другое, взглянув на парня у её ног:
— Слушай, а бывает, что вольные влюбляются в рабов или рабынь?
Она смотрит на меня таким ошарашенным взглядом, будто я сказала несусветную чушь.
— Влюбиться в раба? — тянет его за волосы, задирая голову и по-хозяйски целуя в губы, замечаю, как вторая рука поглаживает странный пульт на поясе. — Такое только жительница Амадеуса могла сказать. Повернись-ка… — тянет парня за ошейник, он становится на колени, повернувшись к ней лицом, Олинка ещё раз целует его:
— Ты меня любишь, Дэн?
— Конечно, госпожа, — отзывается тот.
— Не верю, — капризно произносит Олинка, стремительно теряя мою симпатию.
— Несравненная обожаемая госпожа, я люблю вас больше всех на свете, доставлять вам удовольствие — смысл моей жизни…
— О, как, — смеётся Олинка, демонстративно подмигивая мне. Наталкивается на укоризненный взгляд Корнеля, лицо становится несколько недовольным.
— Сядь уже, — сообщает рабу, и когда он снова умостился у её ног, так проводит рукой в драгоценных кольцах по его шее, что мне становится не по себе. Будто сейчас перережет.
Что за глупости, мы же взрослые цивилизованные люди. Я знаю, что к рабам тут относятся как к вещам, ну что поделаешь, статус у них такой, исторически сложившийся. Но ведь это не значит, что они им тут глотки перерезают почём зря?
АнтерНаказан. Колотит дрожь. В небольшом голом каменном помещении больше никого — сегодня "повезло" только мне. Через час-два ей надоест, вылечит мою спину и снова вызовет. Как же меня от неё тошнит.
На этот раз она про меня не забывала. Изредка баловалась кнопками, передающими через пульт сигналы боли в мой чип, так что через час я был взмокший, дрожащий и согласный на что угодно, лишь бы прекратить пытку.
Как и сотни раз до того. Клялся себе больше не перечить… И мечтал о том, что получится сбежать… но это всё же Тарин. Тогда хотя бы умереть.
Выхожу из медкабины. Точнее, вылезаю — она ждёт, и не приведите боги при ней подняться на ноги. Я не поднимаюсь, только не нужно больше боли, пожалуйста… Лучше уж обратно на астероид! Там было во сто крат тяжелее, но надсмотрщики плетями били изредка, чтобы подстегнуть, да не лишить работоспособности. А страшные кнопки — только в случае побега. И дёрнул же меня чёрт попытаться сбежать на почтовике. И ведь почти сбежал, почти вышел из радиуса действия пульта. Почти не поймали, усмехаюсь горько. Если бы знал, куда потом попаду, лучше бы и не дёргался.
