— Подайте стул, молодой человек! И посветите.
Мистер Крауч был тощий и высокий, как корабельное дерево. Он снял цилиндр, обнажив лысеющий череп, на поданный стул водрузил саквояж и достал оттуда видавший виды стетоскоп.
— Сознание теряли?
— Нет, — сказала я.
— Да, — произнес Рин.
Я бросила на него испепеляющий взгляд: терпеть не могу признавать свою слабость. Не падала я в обморок, так, ненадолго задремала. За это время он всего‑то меня переодел, укутал покрывалом, и миссис Купер успела за аптекарем сбегать, подумаешь. То, что у меня вся спальня перед глазами плывет сплошным персиковым цветом, не считается.
— Сорочку опустите, — недовольно произнес мистер Крауч. Сразу видно, что подняли его из кровати: край рубашки торчит из брюк, жилет забавно скособочен: верхняя пуговица застегнута в среднюю петлю. — Как себя чувствуете?
Хороший вопрос. Меня бросало то в жар, то в холод, то и дело от корней волос до пяток прокатывались затихающие отголоски боли, виски ныли, правую руку дергало, как от сильного пореза, внизу живота собиралась тяжесть — томительная, жаркая, болезненно — сладкая. Да, весьма необычные ощущения: то ли помирать собралась, то ли мужика подавай.
— Голову поднять не могу, — я запуталась в завязках, но все‑таки справилась с ними и чуть приспустила сорочку, — все тело ломит.
В грудь мне тут же ткнулся потертый коричневый рожок: передвигая его то ниже, то выше, аптекарь придерживал трубки для ушей, которые держались на расшатанном соединителе и честном слове. Он осмотрел меня, несмотря на протесты все‑таки сунул в рот серебряный термометр, измерил температуру, пожал плечами.
— Не в положении, случаем?
— Всевидящий упаси!
Я люблю секс, но и о предохранении и последствиях всегда забочусь: все‑таки не невинная девочка, да и некогда мне детьми заниматься. К тому же, мой постоянный любовник — граф Вудворд, вряд ли бы обрадовался такому подарочку.
— Ох уж эти мне женщины, — пробормотал, аптекарь, наконец, — чуть‑что — хлоп в обморок.
— Обморок?! Вы не видите насколько ей плохо?! — возмущенно воскликнул Рин.
— А вы, молодой человек, не встревайте. Уж я всяко больше вас в здоровье смыслю.
Он взял мою руку, пощупал пульс. От прикосновения ледяных пальцев кожу словно закололо иголками.
— Переволновались, вот и все дела. Выпишу вам капли для спокойствия, завтра с утра они будут готовы, сможете забрать. А это еще что такое?!
Сказать, что не надо мне никаких капель, не успела: внимание привлек черный браслет, обвивающийся вдоль запястья. Откуда?! Я же терпеть не могу браслетов, да и… не браслет это был вовсе. Отняв руку, изучала миниатюрную змейку, неподвижно застывшую под кожей: выпуклую, как вздувшаяся вена — она ничуть не напоминала татуировку или грим. Я коснулась припухшей кожи пальцами, змейка шевельнулась и запястье пронзило болью.
— Вот дерьмо!
Аптекарь вздрогнул, словно я пнула его любимую собачку, отшатнулся — судя по всему, осознал, что «дерьмо» — это еще мягко сказано, а потом с полминуты молча изучал мою руку с безопасного расстояния, как будто змея могла переползти на него. На лбу выступили капельки пота, он долго рылся в саквояже, достал склянку и ложечку. Не меняя позы, готовый в любой момент отпрыгнуть, нанес мазь на кожу над черной гадиной. Она тут же вспыхнула зелеными искрами и зашевелилась. Не знаю, каково было змее, а я зашипела: пульсация — жгучая, раздирающая, прошила запястье и прошла только тогда, когда мне хватило ума стереть дурно пахнущее средство прямо о покрывало.
— Я ничем не могу помочь, — пробормотал аптекарь еле слышно. Как будто я сама этого не знала! — Нужно вызвать полицию.
Пламя свечей колыхнулось, дохнуло жаром на лицо. Только тут я вспомнила о том, что Рин все еще здесь.
— Кто‑нибудь уже скажет, что произошло? — он кивнул на змею и вопросительно заглянул мне в глаза. — Что это?
Мне такого знать не полагалось — магией обладают и ей же обучаются только аристократы, поэтому позволила ответить мистеру Краучу.
— Заклятие на крови.
Он собирался, суетился, бормотал что‑то про полицию, что он обязан заявить, но я слушала его вполуха. В сознании — и без того измученном, окончательно помутилось. Заклятия на крови считались одним из самых страшных преступлений. За такое полагалась смертная казнь, потому что они несли в себе смертельные чары, снять которые почти невозможно. Нужно знать механизм плетения, а его знает только тот, кто работал над наведением. Чтобы выжить, остается одно — следовать заключенному в заклятии посланию и надеяться, что полиция доберется до заказчика и исполнителя.
— Я пойду, пожалуй, — пробормотал мистер Крауч, — ждите полицейского.
Он поспешно ретировался, я даже не посмотрела ему вслед. И коню ясно, какое заключение он сделал по моему поводу:
«Конец подкрался незаметно,
И тело хладное твое
Из дома вынесут с оркестром
Ой е!»
Такое исправить даже магу — целителю не под силу, хотя мне высший целитель не светит, они ходят только к знати. Кому я перешла дорогу? Мало того, что это удовольствие опасно, так еще и сотворить его мог только очень сильный маг. А учитывая, что все маги — аристократы, этот человек должен либо здорово нуждаться в деньгах, либо ненавидеть меня лично. Настолько сильно, чтобы рискнуть титулом, состоянием и жизнью. Чтобы поставить на место зарвавшуюся актриску? Смешно! Да и не было у меня врагов — таких, чтобы на всю жизнь, чтобы на одном поле не сесть гадить.
Кроме де Мортена. И этот как раз на такое способен.
Я с силой ударила кулаками по покрывалу, тугая пружина ненависти, сжатая долгие годы, сейчас медленно распрямлялась. Не имею ни малейшего представления, зачем было ждать столько лет, хотя… пожалуй, понятно. Но если он рассчитывал на положение советника Ее Величества, то здорово просчитался. Я его уничтожу. По стенке размажу! И в первых рядах заявлюсь на показательную казнь. Если, конечно, не сдохну раньше.
На этой мысли меня снова скрючило — так, что я уткнулась носом в подушку и глубоко дышала, пока не отпустило. Рин сел рядом и сжал мои пальцы, в отличие от аптекаря нисколько не опасаясь, что зараза перекинется на него. А зря — некоторые заклятия на крови обладали такими свойствами.
— Не надо, — я слабо дернулась, но он подхватил меня на руки и прижал к себе, укачивая, как ребенка.
— Рин, ты не понимаешь, это опасно.
— Совсем дурная? Понимаю я много чего, в частности, что слишком долго ждал, чтобы вот так просто тебя потерять.
Это еще что за новости?! Я приоткрыла слезящиеся глаза и чуть не задохнулась от встречной нежности и тревоги. Откуда они там взялись, в этих льдинках? Всегда считала себя проницательной, но как‑то умудрилась просмотреть такое. Или это потому, что раньше мне было все равно?
