— Он имеет в виду мозги.
— Это именно то, что я имел в виду.
— Вы не могли бы ответить на вопрос? — Спрашивает парень в потрескавшихся очках. Судя по всему, он не в шутливом настроении.
— Конечно, — ответил Тру на полном серьезе. — Это наше место рандеву. Остальные присоединятся к нам здесь.
Мы идем в слабом солнечном свете, и парень в очках плетется позади группы.
Тра наклоняется к Тру и шепчет ему довольно громко, чтобы я услышала:
— Сколько ты поставишь на то, что этот парень первым сделает ставку на бой девочки-зомби?
Они обмениваются усмешками и многозначительно шевелят бровями.
Октябрьский ветер просачивается сквозь мою блузку, и я не могу не посмотреть на пасмурное небо, выискивая там конкретного ангела с крыльями летучей мыши и грубоватым чувством юмора. Я с силой пинаю разросшуюся траву и заставляю себя отвести взгляд.
Окно класса завешано плакатами и объявлениями о требованиях к поступающим в колледжи страны.
Другое окно открывает вид на полки со студенческими работами. Фигурки из глины, древесины и папье-маше всех цветов и стилей занимают каждый сантиметр свободного пространства на полках. Некоторые из них настолько хороши, что навевают грусть из-за осознания того, что эти дети еще долгое время не смогут заниматься искусством.
По мере продвижения через школу близнецы делают все возможное, чтобы оставаться с моей семьей. Я отступаю немного назад, думая, что будет неплохо видеть Пейдж перед собой, где я могу присматривать за ней. Ее движения скованы, словно она еще не привыкла к своим ногам. А я не привыкла видеть ее в таком состоянии, и мой взгляд то и дело останавливается на сырых стежках, покрывающих ее тело. Они делают ее похожей на куклу вуду.
— Так это твоя сестра? — Спрашивает Тру тихим голосом.
— Да.
— Та, ради кого ты рисковала своей жизнью?
— Да.
Близнецы вежливо кивают, но делают это словно на автомате. Обычно так выглядят люди, когда не хотят сказать что-то оскорбительное.
— Ваша семья лучше? — спрашиваю я.
Тру и Тра оценивающе смотрят друг на друга.
— Нет, — говорит Тру.
— Не совсем, — одновременно отвечает Тра.
* * *
Класс истории — наш новый дом. На стенах полно дат и плакатов по истории человечества. Месопотамия, великая пирамида в Гизе, Османская империя, династия Мин.
И Черная Смерть.
Мой учитель истории говорил, что Черная Смерть уничтожила от тридцати до шестидесяти процентов населения Европы. Он попросил нас представить, каково это — шестьдесят процентов твоего мира мертво. Я не могла тогда этого представить. Это было настолько нереально.
Являя собой странный контраст, все эти древние исторические плакаты затмевает картина с астронавтом на луне с голубой Землей позади. Каждый раз, когда я вижу наш бело-голубой шар в космосе, я думаю, что это, должно быть, самая прекрасная вещь во вселенной.
Но и она тоже выглядит нереальной.
Снаружи все больше грузовиков грохочет на стоянке. Я подхожу к окну, а мама начинает толкать столы и стулья в одну сторону. Я выглядываю и вижу одного из близнецов, ведущего в школу ошеломленных новичков, словно Гамельнский Крысолов [2].
Позади меня моя маленькая сестренка говорит: “Есть”.
Я деревенею, и различные гадости переполняют мою голову.
Я вижу отражение Пейдж в окне. В размытом потустороннем мире этого отражения она смотрит на маму, как любой другой ребенок, ждущий ужина. Но в искривленном стекле ее голова искажается, увеличивая стежки и удлиняя ее острые зубы.
Мама наклоняется и гладит волосы своего ребенка. Она начинает напевать ей навязчивую песню-извинение.
Я устроилась на койке в углу. Лежа спиной к стене, я могу видеть всю комнату при свете луны.
Моя младшая сестра лежит на койке у стены напротив меня. Пейдж выглядит крошечной под своим одеялом. Прямо над ней расположены плакаты исторических деятелей в натуральную величину: Конфуций, Флоренс Найтингейл, Ганди, Хелен Келлер, Далай-лама [3].
Стала бы она похожей на них, если бы мы не жили в Мире После?
Скрестив ноги, моя мама расположилась у кроватки Пейдж, продолжая напевать свои мелодии. Мы попытались накормить мою сестру тем, что мне удалось раздобыть в беспорядке школьного кафетерия, который с утра должен превратиться в кухню. Но она не смогла удержать в себе ни консервированный суп, ни протеиновый батончик.
Я перемещаю свой вес на край раскладушки, стараясь найти положение, в котором рукоять моего меча не будет давить на ребра. Держать его все время при себе — лучший способ предупредить попытки забрать его и обнаружить, что лишь я единственная могу поднять его. Последнее, что мне нужно, так это объяснять, где я раздобыла ангельский меч.
То, что я сплю с оружием, никак не относится к тому, что я нахожусь в одной комнате с сестрой. Совершенно не относится. Также это не имеет ничего общего с Раффи. Меч — это не единственная вещь, напоминающая мне о времени, проведенном с ним. У меня есть еще множество порезов и синяков, напоминающих мне о тех днях, которые я провела в компании ангела, моего врага. Того самого, которого я, наверное, больше никогда не увижу. До сих пор никто не расспрашивал меня о нем. Лучше так, чем думать о том, что наша группа все еще не распалась
Я пытаюсь прогнать эту мысль и закрываю глаза. Моя сестра снова недовольно стонет поверх маминого пения.
— Спи, Пейдж, — говорю я.
К моему удивлению, ее дыхание выравнивается и она засыпает. Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Мелодия моей матери исчезает в небытие.
Мне снится, что я в лесу, где произошло массовое убийство. Я недалеко от старого лагеря Сопротивления, где погибли солдаты, пытаясь защитить себя от низших демонов.
Кровь стекает с веток и капает на опавшие листья, словно дождь. В моем сне нет тел, которые должны быть везде, как и нет перепуганных солдат, стоящих спина к спине с винтовками на взводе. Это просто поляна с капающей кровью.
В центре стоит Пейдж. На ней старомодное платье с цветочным принтом, как на одной из тех девочек, которых мы видели висящими на дереве. Ее волосы в крови, так же как и ее платье. Я не уверена, что сложнее — смотреть на кровь или на следы стежков, пересекающих ее лицо.
Она протягивает руки ко мне, как будто ждала меня долгое время, чтобы ее забрали, хотя ей сейчас всего семь лет.
Я уверена, что моя сестра не была частью той резни, но, тем не менее, она здесь.
