Ее веки дрогнули, начиная опускаться.
— Не закрывай глаза, Лилия. — Сопровождая каждое слово толчком своей плоти, наполняющей, растягивающей ее, прошептал вампир, и его шепот струился по ее коже лаской. — Смотри. — Он до упора вошел в нее, опуская одну руку, гладя живот Лили под шелковой тканью. — Смотри, как встает солнце, моя Лилия. Это ты видишь. Ты, медовая. — Его рука спустилась ниже, находя горошину клитора. — Это мой тебе подарок. Я очень долго не позволю выходить тебе днем, пока твоя сила не станет достаточной. — Она не понимала, о чем он, но это не было важно.
Мужчина так глубоко погружался в ее тело, что казалось, еще немного, и она не выдержит, взорвется от напряжения, которое сжимало, скручивало ее мышцы, еще плотнее обхватывающие плоть Теодоруса, усиливая, делая неповторимо, непередаваемо острым каждое скольжение горячей, растягивающей ее плоти.
И она, не зная, как это делала, слушалась, держа глаза широко открытыми, впитывая затуманенным наслаждением разумом, каждую деталь этого чуда.
Ощущала, как касаются ее лица первые лучи солнца, все выше и выше поднимающегося над бушующим, золотым океаном.
В этот миг, его пальцы надавили, сжали ее плоть, натирая клитор, и Лилиан не выдержала, взрываясь в наслаждении, которого еще не знала…
Она почти не дышала, не осязала, просто плыла, подчиняясь все более напористым и сильным погружениям тела Теодоруса, растворяясь все в новых и новых оргазмах, которые накатывали, сотрясая ее тело, подобно волнам, разбивающимся об основание их скалы. Кончала просто от того, что звук его рычания, становился все громче, заполняя ее сознание. Показывая, как сильно он ее жаждет.
И держалась, даже не помышляя разжать пальцы, цеплялась за его тело… и вовсе не потому, что они, и в правду, были над самым краем.
Рычание вампира перешло в громкий рык, и он резко погрузил свои клыки в основание шеи Лилианы, начиная жадно глотать кровь девушки, содрогающейся от этого ощущения.
А потом, резко замерев, удерживая и себя, и ее, на самой грани общего оргазма, Теодорус медленно выскользнул из тела Лили, опустошенно сжавшегося, словно лишенного своей собственной части.
Она захныкала, не понимая, что он делает. Почему отказывает им в этом.
— Тише, моя Лилия. — Его голос был низким, хриплым, пылающим. Теодорус развернул ее к себе лицом, пальцами разводя влажные складки, и одним резким толчком вогнал свой член до самого основания в ее влажное и пульсирующее влагалище.
Он замер, с трудом переводя дыхание.
И с тихим рычанием, снова начал двигать бедрами, удерживая затылок Лилиан руками, мягко надавливая. Она подалась этому давлению, не понимая, и не желая осознавать ничего, кроме глубоких, растягивающих погружений плоти мужчины, до тех пор, пока ее губы не погрузились в горячую и соленую влагу, на его коже.
— Пей, моя Лилия. — Прорычал Теодорус, своим ртом накрывая ее пульс.
И она начала пить, подчиняясь, наслаждаясь, взрываясь в своем и его оргазме, растворяясь в золотом свете солнца, встающего над океаном.
Стефан был зол на своего Мастера.
Глухое рычание вырывалось из груди вампира, мечущегося по комнате, сметая все на своем пути.
Он чувствовал себя так, словно Теодорус пнул его, как жалкую собачонку, ластящуюся к ногам. Он унизил его, перед врагами.
Рев заставил штукатурку треснуть на стенах, но не принес облегчения разуму, раздираемому обидой.
Стефан ударил кулаками по стене, снова и снова, разбивая кладку, пытаясь унять злость и гнев.
С ним нельзя было обращаться так!
Нельзя!
Он не ничтожество. Он ИЗБРАННЫЙ. Он всегда знает, что и как делает. И никогда не ошибается!
НЕТ! НЕТ! НЕТ! С НИМ ТАК НЕЛЬЗЯ!
Стеф бил и бил кулаками по стене, в тщетной попытке унять обиду и гнев, и не испытывал облегчения.
Когда, внезапная мысль пробилась сквозь злость и противный визг девчачьих голосов насмехающихся над ним, которые невозможно было выцарапать из его головы…
Его отец был сильнее и старше. Может, он просто знал что-то, что не было ведомо Стефану? Может он хотел уберечь его?
Защитить?
Разбитые кулаки, с которых капали тяжелые капли темной крови, безвольно повисли вдоль тела, когда вампир попытался подумать над этим.
Возможно, его отец просто учит его. Продолжает наставлять. И преподал новый урок, а Стеф в порыве обиды и злости не смог его разглядеть?
Ему стоит вернуться и спросить у Теодоруса.
Тот сильнее, гораздо могущественнее Стефа.
И он все объяснит.
Он всегда все пояснял Стефану.
Так он и сделает.
Мужчина сел на пол, у разрушенной стены, обхватывая голову разбитыми руками. Как только стемнеет, Стефан пойдет к своему творцу, и попросит, чтобы тот наставил его…
***
— Любишь оружие, К-а-т-ти? — Ленивая усмешка подняла уголки губ Грегори, посылая дрожь во все клеточки ее тела. — Ты все больше меня радуешь, девочка.
Этот мужчина был слишком красив, чтобы следователь чувствовала себя с ним непринужденно, прикрытая одной лишь рапирой.
Хотя… будь на ней одежда, Лина, наверняка, уже начала бы снимать ее под взглядом этих диких черных глаз. Она помнила их встречу у зеркала.
Чееерт!
Воздух резким толчком, покинул ее легкие, а губы пересохли, вынуждая следователя увлажнять их языком.
Казалось, Грегори не мог оторвать глаз от этого простого жеста Катти, а его ноздри хищно раздулись, когда он глубоко вдохнул.
И черт забери его, но Лина знала, что вампир ощутил аромат ее возбуждения в воздухе небольшого пространства комнаты.
Однако, вид этого мужчины повлиял не только на гормоны следователя, заставляя лихорадочно работать мозг.
В ее разуме замелькал калейдоскоп картин, того, что случилось в переулке.
Волоски на ее теле поднялись и дрожь прошла по коже, при воспоминании о том, как этот вампир, с жесткой насмешливой улыбкой на своих, таких манящих ее сейчас, губах, ловил Фреди, с ужасом убегающего от того, кто гнал их со склада. Как он разодрал горло мужчины, привыкшего потрошить своих жертв, и как Грегори пил, наслаждаясь тем, что делал, не пытаясь этого скрыть или приукрасить свои действия, жадно глотая кровь убийц.
О, она знала, что он вампир. Даже помнила, как он брал кровь у нее.
Но не от того, что он тогда делал, задрожала сейчас Каталина. О, нет!
Почти с ужасом Лина вспомнила о том, что когда Грегори отбросил от себя обескровленный труп помощника маньяка, безвольной куклой отлетевший в сторону, она не испытывала страха.
Этот вампир, даже тогда, когда всякий разумный человек с криком ужаса бросился бы прочь, заставлял Каталину испытывать примитивное возбуждение и вожделение. И там, в предрассветной темноте улицы, ей хотелось поцеловать его, дико, развратно, слизывая кровь с его губ и подбородка своим языком…
