вскрикнула, глянула на меня укоризненно и, схватив крепче, упрямо толкнула к
виднеющейся за деревьями лужайке.
Тогда я надолго уяснил, что встречи с небожителями хорошо для простых людей не
заканчиваются – как, в общем-то, и встречи с лордами.
Беседка была огромной и занимала всю лужайку вокруг фонтана в виде какой-то
полураздетой девицы, сжимающей в объятьях обалдевшую громадную рыбины с
выпученными глазами и распахнутыми ртом. Вода звенящими струями стекала изо рта
рыбины в медную чашу, украшенную по бокам финтифлюшками в виде тех загогулин, что
я всё ещё тащил на подносе.
На плетённых стульях-качалках сидели двое лордов в шикарных одеждах с таким
количеством всяких блестящих штук, что девушки бы, наверное, от зависти удавились.
Лорды спорили – тот, что постарше всё качал головой и повторял одну и тут же фразу на
высоком мальтийском; а тот, что помоложе, увлечённо что-то доказывал, наклонившись к
собеседнику и так яростно улыбаясь, будто хотел улыбкой прибить на месте.
И откуда-то доносилась музыка и трещание местных высокомерных птиц.
Но стоило нам появиться у входа, как словно по команде наступила тишина – музыкант
замолчал, птицы замолчали, и даже спорщики замолчали и дружно повернулись к нам.
Только фонтан продолжал радостно журчать, подкидывая серебристые струи к увитому
виноградом низкому потолку беседки.
- Лизетта? – выдохнул, наконец, тот, что помладше, изумлённо глядя на небожительницу. –
Что случилось?
Та упрямо подтащила упирающегося меня поближе и, обличительно ткнув пальцем мне в
грудь – попав по подносу, который я выставил на манер щита, – заявила: «А он не верит, что ты хороший».
На мгновение снова настала тишина, пока тот, что постарше – граф, очевидно – не
рассмеялся, переводя взгляд с меня на девочку.
Принц, вскинув брови, тоже улыбнулся и поманил девочку к себе.
- Лизетта, милая. Почему ты с… ним, а не с леди Брижит и Анетт?
- Но я хочу играть с ним! – объявила небожительница, умоляюще глядя на принца, и всё
ещё не отпуская моей руки. – Он добрый, хороший, а они…
«Они» не нашли ничего лучше, как явиться именно сейчас в компании решительно
настроенных горничных и ключницы. И, завидев меня, тут же заревели:
- Это он! Он! Папа-а-а-а! Накажите его! Он наши платья испортил! Выпорите его-о-о!
Помню, лорды смеялись – что граф, глядя на красных от гнева барышень, что принц,
поймавший небожительницу и что-то пытавшийся ей сквозь смех шептать на ухо.
Небожительница вырывалась, глядя, как меня выталкивают прочь с лужайки. Её синие,
жалостливые глаза я помнил потом ещё долго.
***
- Пропадите вы все бездну! – рычал Валентин, спеша в маленькую «девичью» башню,
сейчас занимаемую лишь одной леди. – Я же приказывал глаз с неё не спускать!
Ключница спешила следом, ломая руки и понимая, что пора собирать сундуки – выгодную
должность она наверняка потеряла.
- Простите, милорд. Но она же ещё ребёнок, бойкая…
- Орава горничных не может за ней уследить?! – круто повернулся принц. – Откуда здесь
вообще взялась эта чернь?
Пока ещё ключница прикусила язык. Объяснять милорду, что сразу трое пажей отравились
сладкими грушами, было и глупо, и безрассудно.
- Его уже выпороли, милорд, - пролепетала она вместо этого, умолчав, что порола лично и
слегка перестаралась. Мальчишка оказался нежней, чем выглядел, и придётся, похоже,
тревожить врача - господина Занта, - чтобы осмотрел. Мальчишка всё-таки приютский,
если умрёт, придётся платить из своего кармана.
Принц смерил её тяжёлым взглядом и хлопнул перед носом госпожи Аделины дверью.
Ключница замерла, кусая губу.
Разжалована, как есть разжалована!
Несколько служанок проскользнули мимо, неся сладости с кухни – фруктовый торт,
пудинг и нежно любимые Элизой медовые пирожные.
Ключница, отступив, кивнула: осторожнее будьте. Девушки на цыпочках, приоткрыв
дверь, протиснулись внутрь.
Оттуда немедленно донеслись всхлипывания и воркующий голос принца:
- Солнышко моё, ну зачем ты слушаешь незнакомцев, они глупы, ничего не понимают, и
расстраивают мою милую птичку…
- Он говорил про тебя плохие вещи, - приглушённо рыдала Элиза. – И почему его увели? Я
просто поиграть с ним хотела, он хороший, он мне понравился! Почему, почему нельзя?
- Он лгал тебе, моя красавица, солнышко моё ненаглядное, ну послушай…
Ключница грозно кивнула тоже заслушавшимся служанкам и аккуратно закрыла дверь.
Вечером госпожу Аделину рассчитали, и она уехала из замка.
И совершенно случайно насмерть отравилась в придорожном трактире. Сладкими
грушами.
***
После того случая в саду я долго не вставал. Тяжёлая рука оказалась у ключницы, хлеще
чем у нашей хозяйки, хотя та уж бабища до того мощная, что как вдарит – мало не
покажется. Но ей нас до полусмерти бить было не выгодно, а тут – нанимательница, разве
что штраф заплатит, для неё, видать, не большой.
Я бредил – то ли от боли, то ли от голода. У нас же как: кто не работает, тот не ест. А
много я лёжа наработаю? Вот и сидел на голодном пайке. Плохо было.
В бреду образ девочки-небожительницы окончательно перешёл в разряд «того, чего не
было и быть не могло», ибо в моей обычной жизни такие, как она и впрямь не случались.
Так, глоток воды в жару: раз – и опять пить хочется, и всё равно нестерпимо жарко.
Болел я долго. Считать тогда ещё не умел, так что… долго. Помню, ко мне даже хозяйка
приходила, лапищу свою на лоб клала, щупала. Это она не доброты от душевной, нет –
просто смотрела, выживу я или окочурюсь. А может, лучше мне вообще того, помочь?
Окочуриться. Мне страшно тогда было – жуть. Кто будет держать бесполезного сиротку?
Да никто. Убивать-то тоже не станут – вынесут в подворотню, а там я в лучшем случае от
холода загнусь. И довольно быстро.
Может, от страха я тогда и поправился. А ещё Малыш Жак таскал мне свою порцию еды –
украдкой, чтобы хозяйка и её две дылды-дочери не заметили. Жак сам рисковал в
подворотне оказаться, но меня кормил: должок за ним был. Малыш же отлично понимал,
что если меня не будет, никто его от старшей своры не защитит и не спрячет. Кому он
нужен – угловатый, тощий, вечно с текущим носом, ниже всех нас на голову? Вот и били
все, кому не лень. У меня рука на такую козявку не поднималась, зато у десятилетки Ника
