Могу сама получить грёзы и затеряться в прошлом, забыть об утре, маминой крови, маминой болезни — обо всём.
Вернуть день, когда папа был всё ещё жив.
Но потом я вспоминаю, как папина плоть стекала с него в моём кошмаре.
Наверно, стоит прогуляться.
Глава 4
Когда я выхожу, стеклянные двери «Спа духовных грёз» закрываются позади меня; на минуту я позволяю себе затеряться в хаосе города.
Наше здание находится на одной из самых многолюдных улиц города. Автотакси и магнитрамваи со свистом проносятся мимо спа, сопровождаемые ё-скутерами, то сливавшимися, то отделявшимися от общего движения.
Толпа людей собирается перед «Спа духовных грёз» — туристы, фотографирующие их наручами, замысловатые железные ворота, что ведут в Центральные Сады, расположенные прямо на противоположной стороне нашей улицы.
Новая Венеция была одной из самых первых удачных вещей, созданных после Войны Раскола. Спустя более чем десятилетие насилия, война кончилась за год до моего рождения, формируя Объединённые страны — республику, созданную для решения глобальных проблем.
У нового правительства ушло немало времени для принятия решения, касательно города, который станет центральной базой для их деятельности, и в конечном счёте, оно решило, что новое правительство заслуживало совершенно нового города.
Изначально, государство острова Мальта стояло на двух берегах, но Новая Венеция была построена как огромный, десятикилометровый, прямоугольный мост, соединяющий два больших острова. Прямо сейчас, если бы меня порывом ветра унесло за пешеходную дорожку, я бы очутилась в Средиземном море.
— Извините, — говорю я, протискиваясь сквозь группу иностранцев. Туристов всегда легко узнать, даже если у них нет красной полосы в верхнем углу их наручКОМов. Только туристы встают посреди улицы, чтобы уставиться на такие обыкновенные вещи, как уличные андроиды.
Они — единственные, кто приподнимают ноги и внимательно на них смотрят, пока идут по прорезиненному тротуару с генератором кинетической энергии.
Они — единственные, кто всегда одеты в шорты и топики в любую погоду, потому что они не могут представить себе Средиземноморский остров чем-то большим, чем тёплым и солнечным местечком.
У них также есть привычка изучать город с помощью туристических программ. Большинство их учеников сверкают серебром, явный признак того, что они подключили глазные нанороботы к какой-нибудь программе — историческим прогулкам по городу, или новостям, или переписке с их друзьями на родине, или просто записи всего, что они видят.
Я осторожно обхожу туристов, столпившихся возле ворот Центральных садов. Уличный андроид стоит по стойке смирно прямо на противоположной стороне, и я направляюсь к нему, пока туристы его не заметили.
— Пастиццу, пожалуйста, — говорю я, указывая на выпечку, наполненную сыром. Когда я касаюсь наручем сканера, прикреплённого к тележке уличного андроида, количество моих баллов уменьшается, а число калорий возрастает. Я хочу купить две пастиццы, но если я превышу мою суточную норму калорий, мне придётся добавить как минимум час упражнений на этот день.
Я лениво гадаю, сколько неприятностей себе наживу, если я отрежу мой наруч. Одна пастицца не причинит мне вреда. Но, конечно же, если мой наруч снят, все показатели состояния моего здоровья отключаются и посылается сигнал тревоги.
Я запихиваю мою единственную пастиццу в рот, наслаждаясь тёплым, вязким сыром. Хлопьевидные крошки сыплются на мою рубашку, когда я стучу наручем по сканеру на воротах.
Четверо вооружённых охранников стоят по стойке смирно, и один из них проверяет мою информацию прежде, чем впустить меня в сады. Война Раскола закончилась до моего рождения, но нашему процветающему обществу всё ещё грозит опасность.
Пока я ем, я проверяю сообщения на моём наруче. Реклама от магазина одежды, в который я однажды ходила, сводка статей, упоминающих имена моих папы и мамы, опубликованных на этой неделе.
— Смотри, Хэрольд! — восклицает женщина, остановившись посреди дороги так внезапно, что я налетаю на неё.
— Извините, извините, — говорит она, широко улыбаясь мне, пока я обхожу её. — Я просто так удивилась!
Я оглянулась, чтобы увидеть, на что она смотрит — Триумфальные Башни. Дорожка в Центральных Садах специально вьётся по кругу, показывая очертания города на фоне неба в ключевых местах.
Я спускаюсь с кинетического тротуара, срезая по ухоженной лужайке. Новая Венеция — столица мира — не только в политике и экономике, но и во всём остальном: моде, искусстве, технологии.
Хотя я никогда не выезжала за пределы Мальты, мне кажется, я знаю о мире больше, чем кругосветный путешественник. Всё приходит к нам.
Моё запястье гудит, а техно фольга вибрирует о мою кожу. Я смотрю на слова, высвечивающиеся на экране моего наруча, затем провожу пальцами по поверхности, чтобы ответить на звонок.
Мой наручКОМ — пропуск, удостоверение и сетевой ключ, который я ношу на запястье — связан с нанороботами внутри меня. Двадцать лет назад люди использовали их только в качестве вакцин, а теперь нанороботы есть у всех.
Боты здоровья гарантируют, что у всех хорошее зрение и слух на протяжении жизни. Медиа боты подсоединены к нашим наручам, предоставляя возможность отображать информацию прямо на нашей сетчатке, или слушать музыку или говорить с помощью интерфейса не используя наушники.
Сейчас, пока я отвечаю на звонок, перед глазами стоит голограмма моей лучшей подруги, Акилы Ксереб. Её голос звучит в голове.
— Приветик, Элла! — всё это транслируется от наруча к нанороботам в моих глазах и ушах.
— Привет, Акс! — Я широко улыбаюсь. Я продолжаю идти по парку; картинка Акилы плывёт передо мной, словно она идёт вместе со мной.
— Что задумала? — спрашивает она. Она смахивает волосы — заплетённые в длинные гавайские косички — с плеч, стряхнув их назад.
— Просто гуляю.
Минуту Акила молчит. Её глаза сузились.
— Что случилось? — спрашивает она.
— Ничего.
Акила сжимает губы.
— Ничего, — настаиваю я.
— Что стряслось?
Я вздыхаю. Я ничего не могу утаить от Акилы. Мы дружим с начальной школы, когда она позволяла мне заплетать её пушистые волосы в дюжину косичек на переменах.
— Маме становится хуже, — признаюсь я, углубляясь дальше в сады, направляясь к деревьям.
Акила бранится, и я замечаю, что она подцепила пару новых красочных слов с начала её работы в воинской части. Перед тем, как стать полноценным жителем, каждый должен пройти год службы по окончании средней школы.
Белая полоса высвечивается на поверхности моего наруча, обозначая то, что я работаю интерном; У Акилы есть желтая полоска на её наруче с тех пор, как она записалась в военную службу.
— Но значит ли это, что лекарство твоего отца больше не действует? — спрашивает Акила.
Я качаю головой.
— И нам в любом случае пришлось бы от него отказаться. Она перегружена ботами.
Папины лечебные нанороботы работают в мамином организме, чтобы замещать связи, которые уничтожает болезнь, но существует лимит количества нанороботов, которые могут находиться в человеке. Никто не осознавал, что нанороботы опасны, до Войны Раскола.
Это произошло, когда правительство стало предоставлять обычным солдатам новые боты здоровья. Боты для глаз, чтобы солдаты могли видеть в темноте.
Боты для мускулов, придающие нечеловеческую силу. Боты для разума, позволявшие солдатам ходить изо дня в день, не нуждаясь в сне.
Слишком много ботов. И у одного за другим, у солдат начал развиваться ботомозг — их мозг буквально превратило в кашу. Это была быстрая, но мучительная смерть, так как все роботы, принятые для выживания, разрушали их изнутри.
И это именно то, что произойдёт с мамой, если она примет ещё больше ботов.
— Что ты собираешься делать? — спрашивает Акила.
