Но я видела… отчасти. Я видела родителей, они выглядели как обычно, но бледные и яркие одновременно, и они подрагивали, когда двигались. Голова болела, когда я пыталась сосредоточиться на них. И я начинала видеть детали дома. И я замечала то, чего раньше не видела. Следы на полу от существ, которых не видела и о которых не слышала. Длинные серебряные и золотые следы в воздухе, которые точно куда-то вели. И что-то на чердаке сияло, как солнце, звало меня.
Что это могло быть?
Глава третья
Коза громко жевала рядом со мной, я водила ладонью по ее шерсти. Не удивительно, пахло козой. Если бы я могла видеть, я бы и увидела козу. Были только ее тусклые очертания голубым, который мерцал, вызывая головокружение, а потом пропал.
Все эти силуэты вызывали боль в голове, словно кто-то вонзал в нее мамины ножницы для шитья. Я стиснула зубы от новой вспышки боли, закрыла глаза, пытаясь притупить ее.
В доме мама говорила с Фишер и Тэтчер — двумя женщинами из деревни, которые «заглянули», чтобы помочь ей справиться с горем. Если они были как их дочери, они не могли помочь.
Я пыталась избегать их, нашла место на скамье между домом и сараем, построенным так, чтобы не было видно с дороги, ведущей к дому. Но я не смогла скрыться от их дочерей.
— Мама говорит, что твоей маме нужно больше детей, — сказала Хельдра Тэтчер, дочь матушки Тэтчер, неподалеку. Я не видела ее длинные каштановые косы или скромную улыбку, но мне и не нужно было. Я видела Хельдру все свои семнадцать лет, и ее улыбка не менялась. — Нужно девять или десять детей на случай, если кто-то умрет, сойдет с ума или убежит, или если их заберет странная магия, или они просто будут разочарованием.
— Повезло, что у твоей мамы их двенадцать, да? — сухо сказала я. Если бы Хельдра была моим ребенком, я прыгнула бы в воду. Она была как Сияющий народ. Красивая внешне, но быстро нападающая.
Забавным в моем новом «зрении» было то, что я все еще видела их двоих… отчасти. Но они выглядели не как прежде. У Эдрины Фишер глаза стали еще больше, и она была более уязвимой, чем я помнила. Она пропадала из виду чаще, чем мои родители, порой на минуты, словно не была стабильной. Хельдра же была как призрак, но все время там, и не такая красивая. Волосы были длинными и пышными в реальности, а тут казались тусклыми и ломкими. И ее милое круглое личико выглядело узким и острым тут. Странно, но это подходило ей больше.
— Ты на самом деле теперь слепая? — спросила Эдрина и вздохнула. Она много вздыхала. И она была такой худой и бледной для моего нового «зрения», будто вздохи могли сдуть ее.
— Похоже, — отозвалась я. Мои страх и горе — а их было много! — я подавляла, как могла. Я не хотела жалости. Особенно от этих двух. Это были подруги Хуланны, не мои.
Еще одним слепым человеком в деревне была матушка Халфэкрс, и ей было почти восемьдесят. Она ослепла в прошлом году. А я? Мне было всего семнадцать, я только начала жизнь. Что мне делать теперь, без зрения? Как мне охотиться? Как завести семью? Как содержать дом?
Парни не посмотрят на меня. Я и не хотела этого. Совсем. Мне было хорошо с родителями, охотиться с отцом, пасти коз, мне не нужны были глупости как романтика или танцы под луной. Я не была Хуланной.
Сердце болело от мысли о ее имени. Я отогнала это.
Как мне убедить их, что я не была теперь беспомощна? Как мне быть яростной и независимой, если мне нужно было, чтобы они говорили, где все было? Это раздражало больше всего. Не потеря — я не хотела думать об этом — а то, что теперь я была прикована к другим людям.
— Мама говорит, ты теперь не найдешь мужчину, — сказала Хельдра.
— Да, это сложно, когда их не видно, — согласилась я. — Они могут легко спрятаться.
Эдрина рассмеялась, а потом понизила голос:
— Ты видела одного из Светлого народа?
От этого названия холодок пробежал по мне. Они забрали ее. Они забрали мою сестру, мою лучшую подругу, мою двойняшку. И я больше ее не увижу. Я слышала, как родители шептались всю ночь в своей комнате. Они думали, что я спала, но кто мог спать с такой потерей?
— Никто не ходил в круг с той девчонки, когда я был еще маленьким, — сказал отец. — Как ее звали?
— Джунан, — ответила мама. — Помнишь ее мать? Старую матушку Калвер? Она так и не оправилась.
— А девочка не вернулась, — мрачно сказал отец.
— Мне стоило приглядывать за ними, — сказала мама. Ее голос был полон вины, и я вздрогнула от ее слов. Это была не ее вина, а моя.
— Им семнадцать. Ты не можешь вечно приглядывать за ними как за малышами, Генда.
— Я могла это предотвратить, — ее голос оборвался всхлипом.
И я пыталась после этого закрыться от их слез и вины. Потому что это была не вина матери или отца. Это была моя вина.
Я схватила с земли камешек и бросила, как я думала, в сторону сарая. Здания, деревья, камни — предметы — было сложнее видеть этим новым «зрением», чем людей. Чаще всего их не было, а когда они были, это были только тусклые тени, из-за которых идти было почти невозможно. Хуже того, всюду были следы. Сияющие следы были яркими или тусклыми. Слабые ауры. Призраки, которых там не было, но они выглядели так, словно были.
Я стала подозревать, что «видела» другую грань. Духовное царство вместо физического.
— Моя мама говорит, что, если бы твоя мать вырастила тебя правильно, ты никогда не оказалась бы у тех камней, — сказала Хельдра.
— Но Олэн ходит к камням каждый день, — сказала Эдрина.
— Это его работа, — сказала Хельдра. — А не желание выделиться.
— Они были красивыми, — резко сказала я Эдрине. Я хотела, чтобы люди перестали ругать Хуланну. Я хотела, чтобы люди замолкли, ведь не знали, о чем говорили. — Самые красивые создания на свете. И у них радужные крылья, как у стрекоз. И один из них сказал Хуланне, что она ему снилась, и что их пара — это судьба.
Эдрина вздохнула.
— Это так романтично.
Ее аура задрожала и порозовела.
— Это выдумка, — Хельдра отбросила назад тонкие волосы. — Светлый народ не обратил бы внимания на девчонок Хантеров. В деревне полно девушек милее, чем они.
Она имела в виду себя, конечно, и она была милой, но я думала не об этом. Я видела кого-то — видела! — впервые с тех пор, как потеряла зрение. И это был он, фейри, от которого я убегала. Он был полон красок и деталей, и я видела красоту в его лице. Мир рядом с ним был озарен, словно он держал лампу, давая и мне его увидеть. Он прошел мимо нас, словно он делал так каждый день, подхватил козу на руки, подмигнул мне и пропал среди призрачных деревьев.
