Что я и проделала.
Запустить брошь в полет мне показалось малой задачей. Следующим шагом решила добиться того, чтобы, кружа в воздухе, бабочка ничем не выдавала своего искусственного происхождения.
И я избавилась от монотонного, усыпляющего цырканья. Для этого заменила суставные части из нержавеющей стали на сплав хрома с кобальтом (один раз после уроков пробралась в литейную лабораторию и чудом осталась непойманной). Следом модифицировала ее металлические ярко-сапфировые крылышки в прозрачные, из тонкого, почти невесомого стекляруса. В красоте она немного от этого потеряла, но зато уменьшился ее вес и сила трения между шарнирчиками, а вместе с этим ушли посторонние звуки. А как сделать ее красивой, я еще не придумала.
Ожившая бабочка стала чем-то вроде домашнего питомца. Чем-то, что связывало мои детские мечты со мной настоящей. Каждый раз, отпуская бабочку, я знала, что она вернется. Втайне надеялась, что отыщет она Яна Макильских и напомнит о его знаменитом выступлении.
Должен биомаг узнать свое творение, ожившее и измененное!
Может быть, тогда он захочет узнать, кто совершил эти преобразования…
Но этого, конечно, не происходило.
Усевшись мне на ладонь, бабочка замерла. Я взяла ее за гладкое брюшко и посадила на край черного фартука со стороны сердца. Тоненькие металлические ножки резко выпрямились, впились в ткань и ухватились намертво.
Наш колледж находился за промышленной зоной Северного Москинска.
Добираться сюда на поезде почти полдня. Небо такое же серое, но воздух просто чудный, почти свежий. Я потянула носом и снова улыбнулась. Папа, наверное, в честь моего возвращения соберет в мастерской всех наших друзей: старого Богача, прозванного не за богатство, а безмерно доброе сердце; моих ровесников близнецов Роу — Марту и Бартоша, механика Дублина и, конечно, писательницу Кэтлин Зорину, внебрачную дочь какого-то известного биомага. Кого именно, никто из нас не знал, но мы проявляли деликатность и больше, чем она сама о себе рассказала, не выпытывали. Мама непременно испечет фирменный пирог с ревенем или капустой.
За год интересной, но все же трудной учебы, когда и на шестичасовой сон времени не хватало, я порядком соскучилась по родным. Еще на прошлой неделе уложила в дорожный саквояж свои вещи и с нетерпением ожидала окончания первого курса.
— Барышня, — из раздумий меня вырвал булькающий, определенно требующий перенастройки голос робота-секретаря.
Обычно я всегда слышу жужжание шестеренок в его металлическом брюхе, но сегодня он застал меня врасплох. Я даже не услышала, как открылась дверь девичьей спальни. Как робот прошагал по ковровой дорожке почти вплотную к окну. Обшитый хромированным металлом корпус напоминал пузатую бочку, а головой роботу служил прикрепленный шлем такого же света с узкими прорехами в месте глаз, за которыми видны были крутящиеся шестеренки. Вместо рук с боков болтались два поршневых механизма с трехпалыми клешнями на конце.
— Директор просит вас к себе, — бездушно отрапортовал секретарь, развернулся и зашагал к выходу.
Формулировка означала: немедленно следуйте за мной к директору, сию минуту.
Ну что ж…
Я спрыгнула с подоконника.
Разгладила фартук поверх коричневого суконного строгого платья и, как и следует прилежной студентке Колледжа биомагических искусств, без пререканий отправилась следом за говорящим роботом из спальни, вниз по лестнице и дальше по длинному коридору, соединяющему здание общежития с академическим городком, в административный корпус.
Была у меня одна версия, для чего господину Зацепко вздумалось со мной поговорить. Но одного не понимала — к чему такая спешка? Можно же было дождаться окончания уроков, а не вызывать в такую рань?
Глава 3
За секретарем я направилась по коридору. Вдоль потолка посвистывали и побулькивали трубы. Робот остановился у директорской двери и толкнул ее тремя растопыренными пальцами, пропуская меня вперед.
Дэвид Зацепко собственной персоной, грузный, с крашеными висками, как всегда в черном сюртуке и белоснежной манишке, откинулся на спинку кожаного кресла и разглядывал стоящую напротив него механическую куклу в рост взрослого человека.
— Господин Зацепко, — пробулькал робот, выезжая из-за моей спины. — Студентка Амбросимова здесь.
Директор не повернул головы в нашу сторону.
Я взглянула на часы в форме маяка на огромном письменном столе директора. До урока оставалось двадцать минут.
— Доброе утро, — приветствовала я директора.
Зацепко оглянулся и, кивнув на мое приветствие, кряхтя, поднялся из своего кресла.
— Хороша, а? — спросил он, разглаживая короткими толстыми пальцами свою манишку, и без того идеально уложенную.
Кукла действительно была хороша, настоящая красавица. Я еле сдержалась, чтобы не пощупать ее за руку. В ней не было ничего металлического, она казалась живой! Щеки — алые розы, глаза пленительно сверкали. С нежно-золотой кожей, она была похожа на статую древней богини. Одетая в длинное платье цвета слоновой кости, с завышенной талией, белыми цветочками на горловине и открытыми плечами.
Только вот… у обычных автоматонов глаза бессмысленные, а у этой серые, внимательные, и голова наклонена чуть-чуть набок, словно смотрит на директора внимательно, лукаво.
— Господин директор, вижу, вы заняты, — вежливо обратилась я к Дэвиду Зацепко. — Я могу попозже вернуться.
— Ни в коем случае! — возразил директор и глянул на меня из-под густых ухоженных бровей. Мне показалось, что он с трудом оторвал взгляд от роковой красотки. — Незачем тянуть. Дело щепетильное. Отлагательств не терпит, — сообщил он с идеальной любезностью.
Видно, я оказалась права: сынок таки измотал ему последние нервы и вынудил надавить на меня, чтобы перестала упираться и приняла предложение руки и сердца. Не дождешься, Виктор Зацепко-младший!
— Господин Зацепко, мне кажется, я догадываюсь, из-за чего вы меня вызвали, — заговорила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и ровно. Я ведь ничего плохого не сделала. — Вчера я не должна была так грубо разговаривать с вашим сыном. Заверяю вас, что такого больше не повторится. Я и близко к нему не подойду.
— Виктор? Что он еще натворил?
Я растерялась.
Выходит, Зацепко-младший только угрожал, что пойдет жаловаться отцу?
Я с облегчением выдохнула и только собралась заверить директора, что ничего такого его сынок не натворил, как Зацепко-старший продолжил:
— Впрочем, неважно… речь пойдет не о нем. Эй, скороход, поди-ка сюда.
Секретарь по кличке Скороход засуетился, заходил у двери кругами.
— Да, что с тобой, ржавое корыто? — рыкнул директор. — На разборку захотел?
Робот-секретарь тут же успокоился, повиновался, медленно проехал через кабинет и остановился между Зацепко и автоматоном.
— То-то же. — Зацепко подошел к своему письменному столу и рассеянно оглядел разбросанные бумаги.
— Куда же оно подевалось? — пробормотал он.
Словно стараясь держаться подальше от странной куклы, секретарь покатился к своему хозяину. Обогнул кресло и, щелкнув механизмом, выпустил из центра своего туловища бюро с выдвигающимся столиком и несколькими ящичками. На блестящей поверхности лежал желтый распечатанный конверт с золотыми вензелечками по краям. Зацепко взял его в руки.
— Вот же оно, — тише обычного проговорил директор и потер шею. — Из отдела Комитета безопасности поступило важное сообщение.
Бросила взгляд на куклу со смышлеными глазами и поежилась, то ли от ее присутствия, то ли оттого, что господин Зацепко тянет с известием.
— Как ваш руководитель, я взял на себя смелость лично известить вас о случившемся.
Я набрала воздух в грудь.
Что от меня может понадобиться Комитету безопасности? Тут я про себя ахнула. Неужели до них дошли слухи о моем докладе «Секретные послания биомагов о Темном анклаве»? Дэвид Зацепко его высоко оценил. Кто, как не он, мог замолвить словечко за одаренную ученицу, а сейчас мне хотят предложить местечко в лаборатории?
