относить Агнесс приглашение, то это сделаю я.
Подойдя к столу, я быстро подхватила конверт и положила его в карман юбки.
— Шерри, — простонал брат.
— Я все сказала, Грегори. Понимаю, ты хотел как лучше. Но та жизнь навеки закрыта для нас. И давно пора забыть о том, что было.
— Если бы отец не…
— Грегори! — прикрикнула я, грозно сведя брови на переносице. — Не смей.
Существовали темы, которые мы никогда не обсуждали. Ни при каких обстоятельствах. И проступок папы был первым в списке таких тем.
Я вернулась к столу и продолжила лепить пирожки с картошкой и луком. Ловко раскатывая лепешку, добавляла начинку и быстренько защипывала края. А дальше укладывала в стройный рядок на тяжелый противень.
Бабушка с близнецами вернулись через полчаса. Наш крохотный двухэтажный домик, состоящий из большой кухни-гостиной на первом этаже и двух комнат на втором, согреваемых лишь за счет большой печи с широким дымоходом, огласили радостные крики и смех.
— Шерри, представляешь… — выдохнул вбежавший первым в комнату Саймон.
— Дай я расскажу! — крикнул Бенедикт, возникая за спиной брата и отталкивая его в сторону.
— Нет, я!
Саймон не остался в долгу и тоже толкнул близнеца. Да так, что тот едва не упал.
— Ты чего?
— А ты чего?
Они выглядели абсолютно одинаково: непокорные каштановые кудри, которые вечно торчали в разные стороны, светло-карие глаза и курносые носики, украшенные крохотные веснушки, которые сейчас на весеннем солнышке смотрелись особенно ярко.
— Стоп! — прикрикнула я, пока их потасовка не закончилась самой настоящей дракой. — Успокоились. Мыть руки и есть. Я суп разогрела, и пирожки вот-вот подойдут.
— Но мы хотели рассказать… — забормотал Бенедикт и, не удержавшись, ткнул брата в бок.
Тот зашипел и нанес руку для ответного удара.
— Я кому сказала! Прекратить. Иначе останетесь без пирожков!
— Опять с картошкой, — вздохнул Саймон.
— Зато вкусно и сытно.
На большее у нас попросту не хватало денег.
Я бы очень хотела испечь с ягодами. Сейчас как раз начался сезон земляники. Ах, какой дивный аромат леса и солнца витал над нашим небольшим рынком вчера утром, когда я проходила мимо пузатой плетеной корзины, доверху наполненной крохотными красными ягодками. Но даже одна горсточка стоила столько, что мы бы потом неделю голодали.
— Ну-ка слушать сестру, хулиганье! Марш мыть руки. И умыться не забудьте!
На кухню степенно вошла леди Амелия. Пусть она и была одета в поношенное платье серо-голубого цвета, но стать, гордый поворот головы и профиль — все буквально кричало о том, что перед нами не обычная горожанка, а самая настоящая леди.
— И что случилось на этот раз? — спросила я, когда близнецы бросились на улицу к кадушке мыть руки. — Чем они так хотели поделиться?
— Ничего особенного. Мальчики нашли работу, — устало произнесла бабушка, присаживаясь на скрипучий стул и опираясь на тяжелую черную трость.
Когда-то эта выполненная из черного дерева трость с серебряным набалдашником в форме оскалившей пасть головы тигра с инкрустированными крупными изумрудами глазами, выглядела произведением искусства. А сейчас эта была просто палка. Старая, черная, с глубокими царапинами и истертым наконечником.
— Ба, я же просила, — пробормотала я, покосившись на дверь, за которой скрылись близнецы.
Не стоило им это слышать. Хорошо хоть Грегори уже ушел. Брат в последнее время становился все более резким, неуправляемым и вспыльчивым. Как бы ни связался с плохой компанией, стремясь отомстить короне.
— Я знаю, что ты просила. Все пытаешься отгородить мальчиков от настоящего. Но так больше нельзя. Мы и без того с трудом держимся, Шеридан. Денег не хватает.
— Я справлюсь…
— Как? Возьмешь дополнительные уроки? Да кому они нужны здесь, в этом захолустье! О, моя бедная дочь. Если бы твой отец…
— Ба, не начинай, — перебила я, предупреждающе покачав головой. — Так что за работа?
— Разносчики газет. Вставать, конечно, придется рано и бегать много, но это даже к лучшему. Может, шалить перестанут.
— Верится с трудом, — скупо улыбнулась я, снимая грязный фартук и бросая на спинку стула. — Мне пора. Сегодня уроки у госпожи Жилье. Надеюсь, мне удастся вытерпеть ее издевательство над бедным пианино.
Я подошла к бабушке и поцеловала ее в морщинистую щеку.
Какой бы строгий вид она на себя ни напускала, я знала, что наша бабушка самая лучшая. Она единственная из множества родственников не испугалась и последовала в изгнание сопровождать герцогиню де Вальт и ее четырех детей.
— Ужин на плите. Меня не ждите, буду поздно.
— Удачи, милая, — прошептала она, похлопав меня по руке. — Чтобы мы без тебя делали.
— Нет, это без вас бы я пропала, — улыбнулась, направляясь в комнату.
Сначала следовало переодеться. Впрочем, особого выбора нарядов у меня не имелось. В скрипучем покосившемся шкафу на крючке висело одно-единственное парадно-выходное платье из темно-коричневой колючей ткани с высоким горлом, украшенным кружевом, которое пожелтело от времени, и такими длинными рукавами, что мне все время приходилось их подворачивать. Юбка в форме колокола уродовала фигуру, делая ноги короче, а бедра шире. Из-за того, что талия оказалась не на месте, я выглядела намного толще, чем была на самом деле.
Но именно этого я и добивалась — уродства. Чем меньше привлеку к себе внимания, тем лучше.
Достав из ящика крохотное зеркальце, я гладко зачесала волосы и сделала прямой пробор. Это делало мое лицо круглее и шире. Скрутив пряди в узел, скрепила его шпильками и всмотрелась в свое отражение.
«Отлично. Лицо круглое, уши торчат и кажутся большими и некрасивыми. Хотя этого мало, чтобы смотреться уродиной. Пора начинать».
Я призвала магию и невольно вздрогнула, ожидая ощутить знакомую боль, которая за все эти годы забвения и изгнания стала неизменным спутником. И она не заставила себя ждать, огнем разгораясь на запястье.
Заклинание было совсем простеньким — легкий флер, чтобы немного подправить внешность. Добавить землистого оттенка коже, затемнить круги под глазами, сделать губы тоньше, нос больше, а глаза, наоборот, уменьшить. И цвет тоже требовалось немного приглушить. Слишком призывно горели они янтарным пламенем. А еще в волосах убрать блики, сделав серыми и невыразительными. Сил для этого требовалось немного, но…
Опустив взгляд, я закусила губу от боли. Обычно черного цвета, блокирующее клеймо на запястье сейчас раскалилось докрасна, оставляя ожоги на коже.
Снова ожоги. Их уже ничем нельзя будет свести.
