уши, и, если верить Габриэлю, он был счастлив рядом со мной, а на седьмой день он меня поцеловал… По-настоящему! И я до сих пор помню тот чувственный и долгожданный поцелуй…
На восьмой день отец поехал на встречу один. В брачных переговорах женщины не участвовали. Лорд Робертсон появился поздно вечером, от него пахло дорогим коньяком, горькими сигарами, и выглядел он очень довольным.
– Романна, лорд Годфрей желает заключить помолвку, – радостно сообщил отец, когда мы с маман прибежали в кабинет. – Завтра об этом напечатают во всех газетах, ты станешь леди Годфрей, а семья Робертсон наконец займет достойное ее место.
Матушка упала в обморок, а я всю ночь не спала, со страхом и предвкушением представляя, как это будет. Я жена герцога Габриэля Годфрея. С ума сойти!
– Готовь свои лучшие наряды, Романна, – сказал отец за завтраком через пару дней. – Сегодня мы обговорим дату вашей свадьбы.
В этот момент слуга принес поднос с единственным письмом в черном конверте. Мое сердце заполошно рвануло из груди, и дурное предчувствие холодом сковало конечности. Я, заледенев от страха, следила, как отец открывает письмо, как читает, и с его лица сползает краска.
– Этого не может быть… Каков подлец! Я немедленно должен встретиться с Годфреем. Если это правда, свадьбе не бывать!
Бумага вспыхнула в его руках, и на изумрудный ковер осыпался черный пепел. Мы с маман сидели ошарашенные, испуганные и ничего не понимали! Отец велел матушке приказать запрягать двуколку, а когда она ушла, он, глядя мне в глаза, произнес лишь одну загадочную фразу:
– Никто не должен получить ритуальный клинок драконов, Романна. Запомни это!
С этими словами папа стремительно вышел из столовой, и больше мы его не видели.
Мать была уверена, что его убил Габриэль Годфрей, хотя полицейский, который принес дурную весть, утверждал, что это самоубийство. Барон Робертсон прыгнул со смотровой площадки городских владений Годфреев. Но мой отец панически боялся высоты и ни за что не стал бы подниматься на смотровую площадку. Если бы он решил умереть, то выпил бы яд. Я точно знала, что у него в сейфе хранится пузырек, оставшийся еще от деда. Но нас никто не слушал.
Маман словно сошла с ума, она добилась аудиенции у короля и прилюдно обвинила Габриэля в убийстве, потому что у ее мужа, барона Робертсона, не было повода заканчивать жизнь таким образом, зато он узнал что-то, порочащее жениха, из-за этого от него и избавились, обставив все как самоубийство. После такого матушку отлучили от двора, а лорд, конечно, разорвал все предварительные договоренности и отказался от помолвки, чем очень порадовал незамужних девиц королевства.
А еще через неделю погибла мать… Несмотря на заключение королевского следователя, подтвердившего самоубийство отца, она не успокоилась, леди Робертсон посчитала, что виновник всех наших несчастий должен выплатить моральную компенсацию. К ее огромному удивлению и радости, Габриэль согласился, чем только подтвердил подозрения матушки в причастности к гибели мужа. Она отправилась к герцогу лично. Мать была отличной наездницей и часто ездила верхом. Иногда мне казалось, что ее Звездочка слышит мысли, но в тот раз умная, обученная лошадь чего-то так испугалась, что понесла. Баронессу нашли в лесу с разбитой головой, безнадежно мертвую, а кобылу привели через три дня крестьяне, она прибилась к коровьему стаду, к тому моменту все следы из ауры исчезли, и даже полицейский маг не смог установить причину испуга лошади.
Смерть матери породила очередную волну сплетен, в которой опять фигурировали мы с Габриэлем Годфреем. Герцог попытался со мной встретиться, предлагал помощь, деньги, но я весьма грубо послала его представителя в далекие дали и пообещала спустить на лорда всех собак, если он появится рядом с нашим поместьем. По его милости я в одночасье лишилась семьи, доброго имени и будущего и винила в этом одного человека – лорда Габриэля Годфрея!
Если честно, об этом мне рассказала моя старенькая нянюшка, когда через год мы с ней пересматривали заключение следствия. Лорд Годфрей оказался невиновен, оба раза он находился слишком далеко от места трагедии, и это подтверждали множество людей. У меня же в памяти события трехлетней давности сохранились лишь фрагментами: похороны отца, разрыв помолвки, шушуканья за спиной, смерть матери, поиск последнего родственника… Слезы, ужасная головная боль и депрессия. Очнулась я, когда поняла, что еще немного, и мне придется перебираться в лачугу или выходить замуж за первого, кому меня предложит опекун. Но я Робертсон, а мы не сдаемся!
Я выбросила газету в мусорную корзину и отправилась готовиться к вечеру. Если бы я только знала, как поход в оперу изменит мою жизнь, заперлась бы на три засова и ни за что не пустила Лару на порог!
На прием в королевский опекунский совет я собиралась, как на бой. Еще раз проштудировала закон об опекунстве, хотя, казалось, я знаю его наизусть, перечитала пометки нашего семейного законника, с которым продолжала сотрудничать после смерти родителей. Мистер Пит был въедливым желчным старикашкой, но ему доверял отец, а до отца и дед.
– Юная леди должна выглядеть скромно, но не бедно, покладистой, но не смиренной, почтительной, но при этом самостоятельной, – наставлял он меня. – Чтобы ни у кого не возникло желания отправить леди замуж и прибрать к рукам Роби-холл! Закон на нашей стороне, леди, никто, кроме короля, не может приказать вам выйти замуж, тем более назначенный советом опекун. Он может только порекомендовать, – поднял мистер Пит узловатый палец. – А мы можем долго перебирать претендентов, находя в каждом ужасно неприличный изъян!
Да, именно так все было на бумаге, но в жизни, как показал мой личный опыт, все совершенно по-другому! Опекун контролировал денежные потоки, счета и даже передвижение подопечной. Он мог заблокировать сделку, если считал, что это вредит ее наследству. Он имел право наложить вето на брак, если думал, что жених недостаточно хорош для девушки. Но больше всего меня возмущало не это, а то, что парням, достигшим возраста девятнадцати лет, опекун был не нужен! Они признавались совершеннолетними и могли сами управлять своим имуществом! Это было несправедливо и унизительно!
– Выдыхаем!
Рика затянула шнуровку на корсете, и я почувствовала себя рыбой, выброшенной на берег, рот открывается, а дышать невозможно.
– Не так сильно.
Терпеть не могу корсеты!
– Прекрасно выглядите, леди, – довольно произнесла Рика, оглядывая меня удовлетворенным взглядом. – Тростиночка. И цвет вам к лицу. Сталь в тон глаз и характера. Эх, видела бы вас госпожа. – Она шмыгнула носом, но
