кличут. Только к нему поутру идти надо. Не принимает никого он ночами.
Едва рассвело, Ивон отправил Улрана к колдуну. Дядька приказал Пако накормить лошадей и быть готовым выдвигаться в любой момент. Слуга очень быстро вернулся от колдуна.
— Он сказал, что сено к лошади не ходит. Ваши рабы — вы и ведите к нему. — Недовольно доложил он. — Развелось колдунов, всякий себя пупом земли мнит, всякому кланяйся…
— Не бурчи, старый, сходим к нему, раз так.
Дом колдуна стоял на пригорке, небольшой, но опрятный, выложенный из обожжённого кирпича, с таким же забором вокруг и высокими деревянными воротами, одна створка которых была распахнута. Улран прошел во двор и по-хозяйски распахнул вторую створку, после чего Пако завел лошадь с телегой, на которой лежал раненый, на небольшой двор. Колдун уже ждал их, он показался барону точной копией деревенского кузнеца, только в серой мантии и без кожаного фартука. Вежливо, но без подобострастия поклонился Ивону.
— Светлого вам дня, рыцарь. Вижу, брат мой вас прислал. — Сказал колдун, внимательно посмотрев на ошейники рабов.
— И вам светлого дня, мэтр, — ответил Ивон. — Да, вчера только у него были.
Колдун улыбнулся одними губами и деловито спросил.
— Кому печать ставить будем? Обоим? Мальчишке — половина серебрушки. Этому, — он кивнул на раненого, — Серебрушка.
Ивон нахмурился.
— Насколько я знаю, сил на любую печать одинаково идёт, — возразил он.
— Сил-то одинаково, только, боюсь, помрет он, и работа пойдет насмарку, — притворно вздохнул Мракас.
— Только одному, — Омура указал на раненого.
— Рубашку и куртку снять нужно.
— Зачем? — удивился Ивон.
— Не на лбу же печать ставить! — Раздраженно ответил колдун.
Пако помог Улрану раздеть раненого. Колдун сосредоточился и начал чертить знаки в воздухе, они вспыхивали и опадали искрами на кожу, проступая сложным колдовским узором.
Осмотрев полученный узор, колдун поднял взгляд на Ивона и с хитрым прищуром посмотрел.
— А непростой это пленник, как я погляжу.
— Может и непростой, да только мне нет до этого дела. — Ответил барон, протягивая оплату.
— Захотите отпустить на волю, или подарить кому, руку на печать положите и скажите "свободен", либо имя нового владельца назовите. То же самое и со словом для наказания… — Принялся напутствовать Мракас.
Наскоро позавтракав в таверне паштетом из птицы с овощами, двинулись в дорогу. До родного замка было еще несколько дней пути, Омура хотел чем быстрее оказаться дома. Дорога, по которой они ехали, была достаточно оживленной, то и дело встречались конные из вассалов герцога, да крестьяне, спешившие по своим делам, на поля, либо с торгов. Людей Остергама не интересовала повозка с двумя хилыми рабами и старым слугой, на Ивона они поглядывали с любопытством и подозрением, но охранная грамота, выданная герцогом своим людям, исправно охлаждала интерес. Поэтому до дома молодой барон Ивон Омура добрался благополучно.
Он попытался открыть глаза, но свет причинил боль, и мужчина со стоном зажмурился. Последнее, что он помнил — это сильный удар по голове. Осторожно ощупал голову: повязки не было, впрочем, за ухом оказалась шишка, к которой было больно прикасаться. Подбородок и щеки покрывала неопрятная щетина. В горле першило.
— Пить, — еле слышно шепнул он.
В губы толкнулась глиняная кружка и теплая, противная на вкус вода полилась в пересохшее горло.
— Где мы? Кто я? — На языке вертелось множество вопросов, но эти были самыми важными.
— Мы в имении нашего хозяина, а ты раб, — ответил незнакомый голос рядом.
Рука непроизвольно потянулась к горлу, пальцы нащупали металл ошейника.
— Я не раб, — возразил.
Но тонкая полоска металла под пальцами говорила обратное. Снова попытался открыть глаза в надежде увидеть что-либо знакомое, и теперь, наконец, получилось. Он лежал в каком-то сарае на куче соломы. Рядом стоял тощий пацан с грубой глиняной кружкой в руке.
— Ты кто?
— Пако, — просто ответил мальчишка.
Неожиданно дверь распахнулась и, пригнувшись под низкой притолокой, вошел высокий мужчина в кожаных штанах, холщовой серой рубашке и кожаном жилете. Пако, глядя на него, живо отошел в сторону и попытался слиться со стеной. Следом вошла совсем молоденькая девушка с ярко-рыжими волосами, стянутыми белой шелковой лентой, в простом светлом платье, но по тому, как она держалась, было сразу ясно, что это явно не служанка.
Девушка смело подошла к нему, опустилась рядом на солому и спросила:
— Уже проснулся? Это хорошо. Голова еще болит? — И не дожидаясь ответа, положила прохладную ладошку ему на лоб. — Тебе сильно досталось, еще немного — и я бы не смогла вернуть твой разум обратно.
Тепло от её руки мягко обволакивало голову, от этого боль отступала, будто её и не было, а зрение прояснялось.
— Теперь руку! — Девушка по-хозяйски откинула вытертую шкуру, которая заменяла ему одеяло.
Из одежды на нем оказались только холщовые штаны, но это нисколько не смутило юную лекарку, она внимательно осмотрела правое плечо. На руке заживал свежий шрам. Он понял, что был ранен, но вот когда и при каких обстоятельствах?
— Тут уже все хорошо. — С этими словами девушка поднялась и направилась к выходу.
— Когда он сможет работать, хозяйка? — Почтительно спросил верзила.
— Думаю, через пару дней. Пусть еще не много полежит, ему по голове сильно досталось.
Они беседовали так, будто его здесь не было, или он был пустым местом.
— Я не раб, — тихо, но твердо сказал он, и попытался встать на ноги, но голова предательски закружилась и он вынужденно опустился на колено, чтобы не упасть.
— Ты раб, и лучше тебе запомнить это как можно быстрее! — Прорычал верзила и замахнулся.
— Кадар, успеешь еще, — произнесла девушка и остановила его.
Верзила разжал кулак и толкнул пленника на солому.
— Как тебя зовут? — спросила девушка.
Он честно попытался вспомнить, но на месте имени и памяти о том, кто он, была глубокая, гулкая дыра.
— Я, я не знаю… — сбивчиво ответил мужчина.
— Позже вспомнишь, а пока будешь Аск, — сказала она и вышла прочь.
Охранник пошел следом, но перед тем как выйти, обернулся и позвал:
— Пако!
Мальчишка выбежал за ними и дверь сарая закрылась.
Аск медленно встал и, пошатываясь от слабости, в полутьме обследовал свое прибежище. Окон не было, три стены сколочены из старых досок, четвертая — каменная, грубо обработанные бревна балок торчали под соломенной крышей. Если забраться наверх, разворошить солому, может удастся сбежать. Пленник опустился на ворох соломы, на котором пришел в себя, и горько усмехнулся. Ну куда он сейчас сбежит, когда его шатает от слабости? И ошейник этот. Первый встречный сочтет своим святым долгом его сдать властям:
