— Не так уж я жажду встречи с Астором на самом деле! — буркнул он. — Ты думаешь, я не знаю, что увижу в его глазах? Ненависть и морок проклятой Атерис! А ведь однажды он признался, что любит меня! Мы были мальчишками, сидели под старым тисом на лугу, и я заклеивал листками подорожника его рану — он сильно ободрал руку о сук, когда мы лазили на дерево. Такой он был смешной… Волосы пушились, как у цыпленка перья…
Он резко замолчал. Просто замолчал — не отвернулся, желая скрыть от меня собственную боль!
И я потянулась к нему, как к морозному узору на окне, мечтая согреть дыханием…
И он потянулся ко мне, как к последнему вздоху, заключил в объятия, сминая своими губами мои губы, делясь чем-то, так напоминавшим отчаяние…
Задыхаясь от желания, мы упали на кровать. Пальцы бестолково тыкались в одежду, расшнуровывая, расстегивая, срывая. Нам просто необходимо было прижаться друг к другу кожа к коже, словно без этого ощущения сердца перестанут биться. Словно они бьются только ради этого…
* * *
Боль сверлила сердце, но она исчезла, стоило только Викеру прижать к себе Тамарис. Обнаженные, сплетенные, будто виноградные лозы, оба тяжело дышали… С ней каждый раз был, как первый, это он уже заметил. Страсть достигала высшей точки, но разрядки не давала, лишь желание повторить близость, дарующую пустоту в мыслях и покой в душе. Среди бушующих страстей двух людей, желающих друг друга, в сердце разливалось тепло, изгоняя боль воспоминаний.
Застонав от прикосновения щекой к бархату ее кожи, Викер повел губами дорожку по плечам, по грудям, между ними, нежно лизнул соски. Но рыжая тянула его вверх, ей было важно поймать его рот своим, важно обхватить его бедра длинными сильными ногами и, вскрикнув, подтянуть тренированное тело, насадить себя на его член, замерев на миг, баюкая ощущение слияния. В этот момент, с напряженным порозовевшим лицом, с огромными дышащими зрачками, с припухшими от желания губами, с волосами, разметанными по простыне языками пламени, она была прекрасна и не на человека походила — на божество! Подхватив её одной рукой под ягодицы, Викер начал двигаться, повинуясь силе рук, вцеплявшихся в его плечи, спину. В глазах Тамарис плескалось безумие страсти, в движениях её совершенного тела он ощущал неукротимость настоящей женщины и понимал, что не хочет ни с кем этим делиться! В нем проснулся собственник, желающий в одиночку наблюдать поволоку в ореховом взгляде, слушать стоны и прерывистые мольбы: ‘Еще… еще… Прошу тебя!’ В какой-то миг он потерял себя, потерял контроль, ибо достиг той грани ощущений, что делает для мужчины весь мир цвета взрыва. А придя в себя, понял, что и она видела эти цвета! Повернулся, укладывая её себе на грудь. Легко, невесомо она положила голову к нему на грудь и смежила веки. На алых губах играла улыбка. Отчего-то ар Нирна эта улыбка поразила. Как бутон розы, выросшей на пепелище. Жизнь не собиралась останавливаться, даже если кто-то не знал, как жить дальше, совершив ошибку. Судьба должна была сделать их врагами, а вместо этого стянула одной веревкой, да так крепко, что он не представлял уже другой улыбки, кроме этой!
— Поспи, Тами, сердечко моё, — прошептал он, касаясь губами её чистого лба.
Её ресницы затрепетали в ответ и затихли. Паладин рассмеялся беззвучно — все у них наоборот! После страсти обычно засыпает мужчина, но у него, Викера, сна ни в одном глазу, а она уже сопит, как ребенок. И улыбается во сне.
Мгновения утекали, как песок сквозь пальцы, а ар Нирн смотрел на Тамарис, не желая упускать ни одного из них. И понимал — рядом лежит ЕГО женщина. И он готов на что угодно, лишь бы проводить с ней ночи и дни вместе, и хотя бы иногда видеть на её устах ТАКУЮ улыбку. Мир представлялся тенью, но его солнце было рядом. Было с ним.
Шевельнулось в душе сомнение червячком, пытавшимся прогрызть крепкое румяное яблоко. Мать как-то сказала ему, что в жизни каждого человека есть две самые важные вещи — это любовь и вера. Став взрослее, он вполне понял ее слова про веру, ибо всем сердцем поверил в Единого, как в того, кто принесет всем обездоленным лучшую жизнь! Но над словами насчет любви посмеивался. Ни одна женщина не заставляла сильнее биться его сердце, разве что яйца — напрягаться от желания. А сейчас… Сейчас он со стыдом признавался, что мать была права. Жаль, он не особенно слушал то, что пыталась донести до него, все казалось, он умнее ее и сам знает, как жить верно! ‘Любит ли Астор Атерис?’ Вопрос возник в голове неожиданно, будто нашептал кто. Викер на мгновение даже перестал перебирать пальцами рыжие локоны Тами. А действительно, любит ли брат её или испытывает сводящую с ума похоть? Может быть, королева опоила его каким-нибудь зельем, которое заставляет мужчин думать только нижней головой? Он полагал, что, поговорив с Астором с глазу на глаз, сумеет это понять. Возможно, он был наивен, ведь ответ лежал на поверхности. Снова вспомнился рык брата, вбивающегося в белое нежное тело королевы. Так рычат собственники, не собираясь отдавать добычу… Он и сам недавно издавал подобные животные звуки, подгребая под себя рыжую!
Тамарис завозилась, отвернулась от него, подложив под щёку его ладонь. Викер тоже развернулся, прижался к ней сзади, согнул ноги в коленях, чтобы прижать и их. Женщина — продолжение своего мужчины. Мужчина — отражение своей женщины. Ему показалось, что они даже дышат в унисон. И от ее спокойного, медленного дыхания потянуло сладкой негой.
Ар Нирн поцеловал Тами в затылок, вдохнул ее запах, и, улыбаясь, провалился в сон.
Снился ему Первосвященник. Вроде бы сидели они с ним за каким-то столом и играли в кости. В настоящие кости. Красивое лицо Файлинна было задумчиво, он выбрасывал из стакана то косточки от фаланг пальцев, то ключичные косточки, толкал их длинным пальцем, разглядывая какие-то одному ему видимые знаки.
— Викер ар Нирн, — наконец, произнес он своим обволакивающим голосом, — мой преданный мальчик! Я помню тебя еще юношей, полным желания сделать этот мир лучше! Помню, как ты помогал целителям в больницах и приютах, когда в Вирховен пришла эпидемия кровяной лихорадки! Ты следил за каждым моим словом, выполнял любое мое указание, словно от этого зависела твоя собственная жизнь! Ты никогда не сомневался ни в себе, ни в своей вере, и казался мне чистым алмазом, настоящим Воином Света! Неужели такая ничтожность, как предательство не очень умного брата и страсть распущенной королевы, могла заставить тебя отвернуться от нашего Бога? — Файлинн подвинул ему стаканчик и покачал головой. — Я не верю в это, Викер! Твой ход!
Ар Нирн взял стаканчик, накрыл ладонью, потряс. Раздался такой звук, будто в нем находилась лишь одна маленькая косточка. Странно…
