Но все это суета, суета…по сравнению с тем, что придет в мою жизнь! Нет, я совершенно безумна!..
То же число, позже.Господи, помоги мне! Я не знаю, что мне делать! Констан…Констан обо всем догадался, и лишь по моей глупости! Зачем я так старательно заматывала шею в столь жаркий день? Неужели нельзя было обойтись воротничком-стойкой?.. Мне стало душно, и ничего удивительного в этом нет!
Я сидела на балконе замка, на легком деревянном стуле. Свежий ветер овевал мне лицо, его хотелось пить, будто он был холодной водой, утоляющей странную жажду. (Жажда вообще неимоверно терзает меня последнее время). Как бы я хотела, чтобы такая вот прохлада вечно окутывала меня, изливалась от меня…как изливается она от Карла.
Я сняла шарф, открыв шею лучам солнца и ветру, и никакой воротник ее не закрывал…
Я задремала.
И, разумеется, не услышала, как подошел Констан: я проснулась от пощечины!
Муж стоял и смотрел на меня с таким…таким…я не знаю, как сказать! Неужели то было омерзение? Негодование? Страх?..
И такое презрение звучало в его голосе!
— Лицемерка! — швырнул он мне в лицо. — Шлюха!..
— Констан, что ты?.. — от неожиданности, от обиды у меня потоком хлынули слезы: это было так больно, так внезапно… — О чем ты? За что ты?.. — Я не могла найти нужных слов!
— Так вот почему ты вышвырнула меня из нашей спальни! Ты делишь постель с немертвым! И как славно играешь! Актриса…
— Констан, это неправда…это неправда! Боже мой, поверь мне!
— Поверить? — от этой чужой, сухой, язвительной усмешки во мне все сжалось. — Я верю вот этому укусу на твоей шее. Ах, как мы чахнем, как нам плохо, какая госпожа баронесса хрупкая и болезненная! Ты изменила мне! Ты изменила самому господу! Ты делишь ложе с дьявольской тварью и отдаешь ей свою кровь и душу!
Я вскочила:
— НЕ СМЕЙ ТАК ГОВОРИТЬ!!!
Боже, так я никогда не кричала на него…я вообще никогда не смела повысить на него голос!
— Тупой святоша! Ты ничего не видишь, кроме своих икон, правил и предписаний! Ничего!.. Ты можешь только обвинять!.. Оставь меня, пойди прочь!!.
— Ты вылечишься и отправишься в монастырь. — Голос его был размерен и холоден. — В монастырь, спасать свою душу. Навсегда. Тебе ясно, вампирская подстилка?
— Да…да как ты смеешь?.. — пробормотала я. Голова немилосердно кружилась от слабости, к горлу подкатывала тошнота. Я была вынуждена снова упасть на стул, поднеся руки ко рту. — Ты никогда не справишься с ним. Ты не сумеешь… — и тут из моего горла вырвался смех…какого я никогда от себя не слышала…не ожидала…помыслить не могла, что такой может раздаться под этим небом: звонкий, легкий, танцующий — и холодный. Пронзительный, как удар вьюги. В нем была Сила. В нем была угроза. Нечеловеческий смех. И говорила…нет уж, никак не я это говорила! Что-то чужое, что рождалось во мне… — Что такое, наш благородный рыцарь решил объявить войну мне и моему Мастеру? Похвальное намерение. Попробуй, дорогой Констан, попробуй! Ты не осилишь его. В монастырь? Мило! Я и так потратила на угождение тебе лучшие годы своей жизни…на жизнь с таким ничтожеством… Что с тобой, дорогой мой? Ты что-то новое услышал?.. Какая жалость! Поди прочь! Убери руки! Слизняк…которому нужно лишь мое состояние, мой титул! Никогда тому не бывать! Скорее наши слуги вышвырнут тебя из моего замка!
— Лиза… — он попятился, совершенно опешив. Лицо стало беспомощным и жалким… А я развернулась и оставила его одного…в сердце смешались ликование и боль…
Что-то во мне начинает с чем-то спорить…
Неужели во мне живут две…Лизы?..
Жуткая мысль!
Два часа спустя.Мне нужно было успокоиться. Помню, в каком состоянии я вбежала в свои комнаты: то был почти нервный припадок. Я смеялась и заламывала руки. Я кусала их. Служанки были перепуганы, когда я кинулась к гардеробу и начала стаскивать с себя одежду.
— Помогите мне переодеться! — захлебываясь хохотом, кричала я.
Я сбросила провинившееся платье, не сохранившее мой секрет, и залезла в другое, одно из самых любимых. Оно нежное и пушистое, похожее на легчайший пух цыпленка, и такое же желтое, солнечное. Радостное. У него двойные рукава: первые, верхние — они длинные, с прорезями для рук, и стелятся до пола, и вторые — обычные, они охватывают руки до запястий, а манжеты украшены золотой каймой с бисерной вышивкой. И у него прозрачный высокий воротник за плечами, способный подчеркнуть самую высокую прическу…мой любимый тип воротника. А лиф квадратный и полностью открытый. Я надела это платье назло Констану: он никогда не любил его на мне, говорил, что мои волосы кажутся слишком блеклыми на его фоне.
Я наряжалась с какой-то истеричной веселостью, вплетая агатовые нити в волосы, когда служанка, не сдержавшись, ахнула:
— Госпожа, ваша шея!
— Чего?.. — нетерпеливо тряхнула я головой.
— На вашей шее укус, госпожа!
— Какой еще укус, что ты бормочешь?.. — меня начинал злить разговор. Не хватало еще, чтобы среди слуг пошли пересуды! — Я укололась шпильками, только и всего!
— Госпожа, госпожа! Вы должны повесить гирлянду чеснока на окно и запирать на ночь двери. Госпожа, вы должны сходить в церковь! К вам повадился вампир!
— Откуда им тут взяться, вампирам?.. — отмахнулась я и убежала.
Я мчалась не разбирая дороги. Перед глазами стлался туман, во рту застыл холодный противный вкус…уж и не знаю, чего. Меня бы вывернуло от вида любой пищи. Хотелось пить, кровь молоточками стучала в висках. Удивительно, как я могла бежать?.. Агатовые бусы душили меня, не помню, как я сорвала их — и где бросила.
И не знаю, куда я бежала…
Страх преследовал меня, страх и беспомощность. Я не знала, что теперь делать, как быть, как мне поступать…
По-моему, я запнулась о юбки — и упала прямо на холодный каменный пол. Сил встать у меня не было — и я заревела от страха и бессилия, от обиды…хотя сама не знала, на кого я обижена и за что…
Я чувствовала себя такой одинокой, такой покинутой…
Я рыдала, словно хотела выплакать всю себя.
Так меня и нашел Констан…
Он присел рядом, обнял меня за плечи, поглаживал по спине и потом тихо заговорил:
— Лизетт, прости меня. Я глупец. Я нелепо повел себя, потому что перепугался. Прости меня, моя голубка, прости… Позволь мне взять обратно мои безумные слова, позволь мне помочь тебе. Ты напугала меня, но мое сердце чуть не разорвалось, когда я услышал, что твоими губами говорит эта тварь. Прости меня. Прости. Мой безумный гнев был только на руку нашему общему врагу. Как я мог так оскорбить тебя, моя любимая Лизетт?.. Ты ведь в беде, я должен был сдержать себя…
