По этой причине мытари часто давали отсрочки платежей, если, например, неуплата оброка была связана с падежом скота, урожай побило градом или сожгло во время засухи. Если же долги хозяйства росли слишком сильно, и выплатить их даже в десятилетний период уже не представлялось возможным, то имущество должников спускалось с молотка, а сами крестьяне или мастеровые становились крепостными. Таких должников Тиббот сгонял в отдельные группы, которые занимались самым примитивным, но надежным производством. В основном, это была лесозаготовка и строительство. Изредка возвращал людей к земле, если проходил очередной передел полей между поселениями, из-за чего появлялась проплешина. Крайней мерой была продажа крепостных в соседние баронства и графства.
Как я понял из записей, что попадались мне на глаза, живой товар был крайне выгодным делом. За здорового мужика можно было выручить половину «короля», за молодую девицу — три золотых. Если это был мастер-кузнец, кожевенник или столяр, то цена колебалась от семи до двенадцати монет, в зависимости от возраста и мастерства холопа. Ценились и крепостные бабки-повитухи, которые помогали при родах. За какую-нибудь древнюю старуху, которая уже еле шевелится, могли дать пару золотых.
Дети, не вошедшие еще в трудовой возраст, шли на сдачу, а младше восьми лет — вообще не имели цены и были закреплены за своими родителями, а если оказывались сиротами — за старостами или мастерами своих старых крепостных поселений.
Размышляя о том, как Тиббот додумался до такой сложной системы, я пришел к выводу, что в этом была заслуга не только одного лишь Амера — просто назрела необходимость.
В отличие от большинства аристократов Клерии, которые получили свои личные или наследуемые титулы за воинскую службу, предок Амера, первый барон Тиббот, изначально был купцом. По рассказам моих коллег, тогда еще безродный, но достаточно состоятельный и ушлый Тиббот взялся за королевский подряд. Задача была — организовать добычу железной руды и выплавку слитков на пустынных южных землях королевства. Тогда как раз отгремела междоусобная война, которая развалила Клерийскую Империю, и новоявленное Королевство Клерия, объявившее себя наследником прежнего государства, осталось без поставок металла с восточных шахт, которые оказались на территории Паринии и Ламии.
Доступ к Восточному Хребту, впрочем, у Клерии остался, так что будущий барон Тиббот, первый в своем роду, взялся за королевское задание, по выполнению которого ему и был пожалован наследуемый титул.
Так что на этих землях не было многовековой культуры закрепощения и рабского труда: шахтеры были из вольных крестьян и мастеров, которые отправились в авантюрный поход с купцом Тибботом в поисках лучшей доли: страна все еще лежала в руинах после гражданской войны, а металл был остро необходим всем. Их потомки сейчас проживали в Живобаре и Никке — у подножья Восточного Хребта. Именно с караваном купцов-металлургов из Никки мы и добрались с Лу и Илием из Сидора в Трейл.
Рабство было более распространено на севере — чем ближе к морю, тем охотнее аристократы вгоняли крестьян в долговые ямы, после чего отрывали от земли и сохи и продавали на морские производства. Кто-то попадал на верфи, кто-то — обслуживать причалы. Всех крепких мужчин загоняли гребцами на корабли и галеры, а тех, кто не мог держать ритм и при этом не имел профессии — покупали в команды матросами. Некоторые становились бурлаками и протаскивали морские и речные суда по рекам, вглубь страны, либо же занимались сплавлением леса по тем же рекам, ближе к судостроительным предприятиям короны.
Имея четкое представление о финансово-хозяйственной системе баронства, я понимал, что сейчас у нас был «высокий сезон». Скоро все без исключения мытари вот-вот отправятся с дружинниками на сбор налогов, а что не охватят мытари — сами привезут головы городов и поселений.
Кстати, шахтерские города Живобар и Никка были чуть ли не изолированными полисами: отчитывались они перед бароном только за себя, а головы у них были, в отличие от других городов, выборным, как в Бреннской Республике. Это было традиционное послабление в контроле, вместе с прочими льготами, которые купец Тиббот, после того, как он стал бароном Тибботом, пообещал свободным шахтерам в обмен на их вассальную присягу. Тогда же было оговорено, что первым покупателем железа, которому шахтеры будут предлагать свою продукцию, всегда должен быть барон. В обмен Тиббот обещал справедливые закупочные цены и военную поддержку поселений. Торговля металлом занимала важное место в баронской бухгалтерии, так что старые уговоры между купцом Тибботом и предками шахтеров были до сих пор в силе и блюлись обеими сторонами.
Из размышлений меня выдернул Онг, требуя моего участия. Работу над первым отчетом я чуть пристопорил, а на справедливый вопрос Михиуса, с чего это я переключился на отчетность других лет, ответил, что подряжали меня провести проверку и упорядочить дела за последние пять лет. И что с частично сделанной работой я на поклон к мудрому Амеру Тибботу не пойду, ибо опасаюсь за плотность прилегания головы к туловищу.
Тут я, конечно, слукавил: Тиббот не будет рубить мне голову, тем более, насколько я смог выудить из обрывков разговоров управа и мэра, барон внимательно следил через своих чиновников за моей деятельностью и пока был доволен основательным подходом. Шутка ли, разгрести эти бумаги так, как это делал я, ранее считалось и вовсе невозможным.
Весь день старался ощутить ментальные прикосновения Лу. Не знаю, помнила ли она о своем указании мне думать о ней сегодня почаще, но свою часть этого уговора я выполнял по мере моих небольших счетоводческих сил. Конечно, всякие такие образы богини, нет-нет, да и рождаемые ожившей фантазией, сбивали меня с нужного делового настроя, но не слишком мешали, лишь сильнее привлекая мое внимание. В итоге я вошел в какое-то странное состояние, когда мысль о Лу и ее образ постоянно держались на границе моего сознания, но до первого серьезного раздражителя.
Вот, Онг уронил несколько табличек и я, погруженный в состояние легкого транса, вздрогнул. Мираж, которым ощущались мысли о богине, тут же развеялся, и мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы вновь сконцентрироваться на нужных мыслях и при этом продолжить письменную работу.
По возвращении домой меня встретила только Ринта, хотя я ожидал увидеть внизу и Лу. Умывшись и с хитрым видом умыкнув пирожок с капустой, который бесхозно, практически дерзко лежал на столе за прилавком, я отправился наверх.
Тихонько приоткрыв дверь, я застал Лу за неким подобием медитации.
Девушка сидела прямо на полу, поджав под себя ноги, как это делали в Японии моего родного мира. Руки на коленях, глаза закрыты, спина прямая.
— Мог бы и мне прихватить, — богиня приоткрыла один глаз и осуждающе посмотрела на пирожок в моей руке.
— Ты еще не ела? — Спросил я.
— Когда? Ты разве не почувствовал, что я весь день была с тобой?
Я аж перестал жевать. Пребывая в полной уверенности, что образ богини в моей голове — лишь плод моего воображения, я позволял мыслям уйти немного в сторону, но не слишком далеко. Тут же, оказывается, все это время богиня была в моей голове.
— Не читала я твои мысли, не бойся.
— Ты что, мысли мои читаешь?
— Антон, у тебя все на лице написано, — она одарила меня весьма саркастичным взглядом, и я в очередной раз вспомнил, что передо мной не двадцатилетняя девушка, а пятисотлетнее божество.
Я сделал вид, что ничего такого, все под контролем, и уселся напротив богини, скрестив ноги по-турецки.
— Тебе может за пирожком сходить? — Запоздало спросил я, за что получил еще одну дозу саркастических взглядов.
— Сиди уже, скоро ужин. Лучше постарайся окончательно опустить свои барьеры. Я еле-еле через них пробралась сегодня, — ответила Лу.
Я вздрогнул. Опустить барьеры? Пусть богиня раскаялась за свою атаку и вернула меня из овощного состояния, но я настолько привык держать ментальную оборону за последние недели, что сама мысль убрать ее казалась чем-то неправильным. Будто бы мне предложили раздеться и пробежаться голышом через площадь, полную людей.
