ее вопрос.
– Она не спит в прямом понимании этого слова, она путешествует в прошлое, чтобы найти человека, с тем самым уникальным довоенным геномом.
– А здесь, она искала? Вон, сколько народу в городе живет, а еще и сёла. И что значит довоенным?
– Война приключилась страшная, кровавая. Проникли на землю злодеи, иные существа из адской бездны, из черных планет, и набросились они, и плевали своей кислотной сущностью на этот прекрасный народ, желая уничтожить, испепелить, превратить в рабов. И вздрагивала земля от ядерных бомбардировок с обеих сторон. Война эта унесла много жизней, и одного из братьев Всевладия и сына его единственного. Ты, девонька, Ладушке не напоминай об этом, до сих пор не зажила ее материнская боль.
Оленька предавалась воспоминаниям, поглядывая на спящую Ариадну.
Однажды бабушка просто исчезла, ушла в «Светлую Навь», так сказала мама и, инсценировала ее похороны. В памяти у Оленьки она осталась молодой, смешливой, всезнающей красавицей Красавой.
– Да, кстати, с этими «бандюками» надо что-то делать, – внезапно пришла в голову мысль, и на лбу появились сердитые морщинки. Но, ее уже разморило в тепле, и она поглядывала, не прилечь ли ей рядышком с мамой.
Со стороны лежанки послышался глубокий вдох. Оленька сбросила дрёму, и стала ждать. Возвращение всегда было тяжелым, она знала это по своему опыту. И вот, наконец, блеснула зелень глаз и слабая, приветствующая улыбка.
– Мамочка, как ты? – помогая приподняться, спросила дочь.
– Все хорошо, все в порядке, не волнуйся.
– Мама, а я, а меня…
– Шшшшш, я все знаю, родная, все видела, ножку обработала?
– Да…А как же…
– Не переживай, у нас еще есть время, все сделаем, как надо. Дай-ка мне мои капли, пожалуйста.
Оленька поспешила за пузырьком, налила полстакана водички, да так и застыла посередине комнаты.
Дверь затрещала под напором какой-то невиданной силы, запорный крючок запрыгал, выдрался вместе со скобами, и в открывшийся проем втиснулся тот самый воин с мечом, переступил порог, выпрямился, его шлем цеплялся за потолок. Оленька завизжала, уронивши стакан и пузырек, и мгновенно оказалась у мамы за спиной.
– А вот и Ванюша наш, явился, – ласковым шепотом, произнесла Ариадна. Ну, здравствуй, зятёк.
«Зятёк» с трудом повернул голову в их сторону, но, похоже, он ничего не видел, попытался что-то произнести, но как стоял, так и грохнулся на пол, наделав такого шума, что Оленька заткнула уши.
***
– Мам, он что-то говорит…И нос воротит, что не так?– пытаясь накормить с ложечки раненого, спрашивала Оленька.
– Все так, рисовая каша ему сейчас в самый раз, а нос воротит от тебя. Ты опять мылом из лавки мылась?
– Ну, да, цветочным.
– Резкий запах для него, непривычный, бери мое мыло, а этим больше не пользуйся.
– Мам, а как ты его понимаешь? Тарабарщина какая-то.
– Поживи с мое, и ты знать будешь.
– Мам, а почему ты его Ванюшей назвала, его, что и правда так зовут?
– Когда это?
– Ну, когда он нам двери выбил.
– Не помню, показалось тебе.
Оленька аккуратно сняла полотенце с шеи больного, вытерла ему подбородок и ушла мыть тарелку.
– Мааам, посмотри, у него губы в шишечках, не воспаление ли?– гордо посаженную голову на крепкой шее, широкие плечи, соответственно грудь, пресс твердый как камень, все это она, конечно, отметила, но про себя.
У Ариадны в руках споро мелькали спицы. Вздохнув, она встала вместе с вязанием, не обращая внимания на клубок, который покатился по полу. Подошла к кровати, приложила свитер. Примерила по плечам.
– Нет, не воспаление, это у него губы такие, девушкам наверняка нравятся, а тебе?
Оленька возмущенно дернула головой, возвращая клубок на место.
– Я беспокоюсь о его здоровье, все смотрю на него, смотрю, ну, абсолютно непроницаемый, ни единой эмоции, все, что ли азиаты такие, даже на раны свои не реагирует.
– Да? И где это ты их увидела?
– Мам, перестань, я сама пули извлекала, вот это меня и смущает, может в больницу его, а?
– Пули… Какие пули?
– Вот эти самые, – она потрясла жестяной коробочкой, в которой точно перекатывалось что-то металлическое.
– Ну, пули может и есть, а ранений нет. Можешь снимать повязку.
– Что? Уже затянулись? – она подошла к больному:
– Простите, я вас немного побеспокою, мне нужно осмотреть рану.
«Больной» таращился раскосыми глазами, на нее, на повязки, отворачивал голову, фыркал. Она сняла бинты с предплечья и удивленно уставилась на то место, откуда вчера еще извлекала пулю.
– Аааа, ты и так можешь?
– Могу, конечно, но нее до такой же степени, продолжая мелькать спицами, ухмыльнулась Арина. Ты, куда его пожитки упаковала?
– В мешок и в сенцы, ты же сама сказала…
– Пойди-ка проверь, на всякий случай.
Оленька вернулась с пустым мешком и с недоумением.
– Маам, а это вообще, кто? – спросила, указывая глазами на лежащего, под одеялом мужчину.
– Как кто? Человек, во плоти.
Оленька задумчиво расправляла и складывала мешок.
– А те, пятеро, мы, когда ими займемся?
– А ими уже занимаются.
– Кто? Где?
– Доктора, в «желтом доме».
– Как, они живы?
– Живехоньки. С головой, правда не дружат, а так, целы, голубчики и невредимы. Они, несчастные заблудились в лесу, и от страха, им привиделась монгольская конница, жестокая сеча, в которой кому голову отрубили, кому руку, а у кого-то меч до сих пор в груди торчит. Вот так-то. Наши леса, они особенные, нечего блукать, если тропок не знаешь.
– А этот, он… – опять показывая на уже спящего, и как оказалось здорового мужчину.
– Ван? Так ты его называешь…
– Это ты его так назвала! – раздражаясь, она повысила голос, – он, что тоже исчезнет?
– Может и я, назвала, а может и ты. Не исчезнет. Перемещённый он. А переместиться из другого пространства может только тело. Поэтому, ножичек его никому вреда не нанесет, да и пули наши, тоже его не возьмут, а все, что ты выковыривала, зашивала, обрабатывала антисЭптиком, – она произнесла это слово с легкой ноткой презрения, это был морок, для сохранности твоего же душевного здоровья. Ты же в «желтый дом» еще не собираешься? Нет? Ну, иди ко мне моя маленькая, бедная моя девочка, как твоя ножка? Не болит?
Уткнувшись в мамины колени, Оленька не знала, плакать ей или смеяться.
– Мам, а пули?
– Пули настоящие, просто они застряли в доспехах, а я их вытащила, кстати, в отхожее место пойдешь, туда их и отправь, от греха.
Глава 2
«Алешенька». Тамбов. 2011 год.
– Ааааааа!!!!!!!!!!! Зашелся криком Алешенька, обильно выдувая пузыри из ноздрей.
– Чан Ми!? В чем дело? – раздавив окурок в пепельнице, и захлопнув форточку, поспешила на отчаянный призыв долгожданного внука, Алевтина Марковна.
Алешенька сидел посередине комнаты, его голову украшало пластмассовое детское ведерко, а пухленькая ручка зажимала лыжную палку.
– Что за издевательство над ребенком! – сбросив ведро, она принялась исследовать голову, – ты же могла его травмировать! Моя ненаглядная деточка, отдай, ну, отдай эту грязную палочку, ну, Алешенька, отдай.
Однако «ненаглядный», вцепился в лыжную палку и взревел пуще, прежнего.
– Он сам сказал, что хочет быть царем…
– Что ты, городишь, ну, что ты городишь… – подхватив
