оставить им след в своём разрешающимся мире не представляется возможным, а всё из-за бесконечных микроскопических рассечений вокруг сердца. Только вот тёмная кровь и осколки всё никак к этому сердцу и не подберутся, ведь, последний нетронутый островок ярких воспоминаний об этой девушке парень хранит получше всякого физического и ментального здоровья, поскольку сама девушка теперь является живым олицетворением его абсурдной и глупой жизни. Смерть воспоминаний и любви к Лизе он боится так же сильно, как и её тела, души и сердца. Чтобы он ни делал, как бы он не говорил, о чём не думал, перед глазами лишь одна картина – счастливая девочка в бежевом пальто. Всё, чего он хотел, пускай, если даже она его больше никогда не увидит.
Но горький запах иной графитовой плесени, подступающая к разбитому окну по бетонным стенам, поднимала всякую живую сущность за прозрачные руки подсознания и выдёргивала из само-мучений к прохладному твёрдому столу.
Всю квартиру охватило по-настоящему адское пламя. Выпрыгивая из лопнувших окон, оно медленно спускалось к земле по покрытой сажей омерзительной плесени. Огонь сжигал в своих крепких объятиях каждый сухой угол дома, где старый деревянный столик за считаные секунды превратился в кучку древесного угля без возможности отдать кому-то свои воспоминания. Красно-белые языки пламени залезали под каждый храбрый шкаф и рушили всю его стойкость, навязанную самовнушением из-за плотных досок. Ковры, обои, мебель – всё оставалось таким же покинутым и бесчувственным, но приобретая новую форму благодаря огню, за ними теперь стоит нечто большее, чем ничего: за ними стоят два заворожённых подростка.
Полыхающая квартира рассекала зрачки молодым людям своей вычурностью в это тёмное время и представляла себя как преданный забвению отголосок старого мира со всеми его красками.
Белые клавиши пианино чернели под большим слоем пепла, вылетающего из окон жилого дома. Вся улица очнулась и пришла в себя от громкого треска тлеющих досок на старых деревянных балконах, а оконные рамы самовольно сбрасывались из разрушающихся кирпичных стен к ещё отражающему яркие красные блики ледяному асфальту с золотыми жилами. Если всё здание было покрыто чёрной графитовой плесенью и тёмно-тёмной сажей с характерным горьковатым привкусом на губах, то вот все грубые и тяжёлые ботинки изменились. Белая пыль от разбитых мраморных плит была ярче только что выпавшего снега, и уже медленно подступала к заправленным внутрь штанинам. Грубые и острые куски белого камня были обронены откуда-то сверху, и, кажется, отколоты были вовсе не на нашей грешной земле, где такие образы и колонны непостижимы хаотично мыслящим убийцам. Земля под ногами кружилась маленькими кусочками вокруг подлетающих к небу камней, и также отверженная небесным ничем тупо возвращалось под ноги уходящих с горящей улицы подростков. Мягкий и играющий с тяжёлым воздухом слой мраморной колонны подбирал падающий с неба пепел в свои большие расколотые руки и пытался укрыться с его помощью от исходящего неподалёку тепла, боясь сгореть.
Но, вдруг, гравитация исчезла. Факт падения исчез вместе с некогда подожжённым домом, а недоступные обычному восприятию тяжёлые белые камни, упавшие с разбитого неба, кажется, сравнялись с грязной и бедной грязью. Филипп перестал таращиться на огонь, а вернулся к происходящему перед собой и фыркающему что-то себе под нос Владиславу. Серые плоские камушки летели из-под его недовольных ног и возвращались обратно.
– Нам нужно вернуть мою сумку. Придётся сделать небольшой крюк, а потом вернёмся к нашему пути.
Нужно ли говорить, как сильно был зол Влад, и как ещё сильнее его раздражала прорастающая прямо под его ногами плесень, об которую он части запинается? Странно, как он вообще смог уснуть, зная, что его вещь в руках другого человека. Одежда их была грязная, почти сливаясь с разбросанным повсюду мусором, а рукава их курток были обвязаны тканями разных цветов. Правая рука Филиппа была обвязана однотонным тёмно-жёлтым платком, который, наверняка, был намного ярче и красивее до всего этого пожара. А белая простыня призрака уже теряла свой гипнотизирующий белый цвет, превращаясь в такой же ужасный и никчёмный кусок гниющего пространства, которое он так ненавидел.
Маленький кусочек волос Влада вылез из-под плотно сидящей, но неаккуратно надетой маски, на его лицо, о чём он уже сам догадался. Острый конец волоса резал край его глаза, изредка подскакивая от нескончаемо прыгающих ресниц-защитников.
А что осталось от деревьев? Жалкие обгорелые стволы лишились своих маленьких хрупких веток, а вместе с ними и остатки жёлто-красной листвы, увидеть которую, сейчас, под толстым слоем мусора, грязи, камней и снега, наверное, считается большой удачей. Потерявшиеся навечно вестники оставались под ногами всеми забытых людей и осколков памяти некогда существующих образов. Казалось, что проходя мимо тянущих болью, страданиями и невероятно тяжёлым воздухом стволов можно было услышать молящий о помощи хрупкий крик. Слезающая с них сажа и пыль разлеталась в стороны от малейшего прикосновения к ним.
А что до рук, то они всё мёрзли и мёрзли, вот же ж неприятно. Дорога резко сменила своё направление в какую-то совершенно неизведанную серую историю с заблокированным исходом и без возможности даже одним глазом взглянуть на пыльные прозрачные варианты выбора. Почему? Когда это прекратится?
Тоска была тяжелее всех проклятий, сказанных от лица истощённого и грязного мальчика на побегушках позади величественного белого призрака, чьё блистающее одеяние скоро, кажется, будет яростно сдёрнуть на землю, и затоптано, наверное, самой грязной подошвой в этой округе. Хрустящие сугробы успокаивали лишь на какую-то невидимую долю секунду, пока льющаяся со стального мятого навеса вода снова не нагонит пугающие, кажущиеся вовсе ненастоящими, воспоминания. Теперь каждый глоток старого света был неким путешествием через поле загадок и тайн, где блеск белой кружки на столе с отражением ярко-оранжевого заката через жалюзи представлялся чёрно-белым кадром из старого фильма, который посмотрело, от силы, лишь пара занудных стариков. Сияние стекающих капель воды по собственному живому и тёплому телу тоже теперь не отыскать, этого, будто, и не существовало вовсе. А запах свежей только-только скошенной травы за утренним окном? Гудящая бензиновая косилка и небритый мужчина в масляной синей кепке вообще были на этой улице? Филипп в силах вспомнить лишь гаснущие голодные клавиши пианино и треск сгорающего дерева, запах чужой крови, прохладного салона автомобиля, и гниющую болотную воду. Она затекала в ботинки и поднималась всё выше – к шее. А дышать становилось всё труднее. Он слышал посторонние звуки со стороны правого уха, или… Погодите, это где-то неподалёку. Совсем рядом, буквально… За окном!
Страшный звериный гул продолжал нарастать со своим
