— Мисс Мила, мисс Мила! — Запричитала Пруденс. — Надо спуститься на примерку! Мадам ждет!
— Надо, так надо, — покладисто согласилась я, и отправилась вслед за Прю в лапы к Мадам.
Нет, я была морально готова к тому, что придворное платье — это нечто особенное, но увидев его вживую — долго стояла, открывая и закрывая рот, не в состоянии сказать ни слова. Сшитое из белого с легким жемчужным оттенком муара, с глубоким квадратным декольте и короткими рукавами, оно было щедро вышито по подолу затейливым растительным орнаментом, и украшено небольшими жемчужинками. Такая же вышивка украшала полукруглый шлейф, который крепился к платью. Я сглотнула: вблизи шлейф выглядел по настоящему устрашающим — больше двух метров в длину, и почти полтора — в ширину, казалось, что я не то, что не смогу сделать полагающийся реверанс, но и пройти пару шагов самостоятельно. К счастью, когда платье было застегнуто и расправлено, а шлейф перекинут, как полагается, через руку, оказалось, что я ошибалась. Мадам сделал вокруг меня пару кругов, попросил отпустить шлейф, который тут же расправила одна из его помощниц, велел сделать не меньше десяти шагов, и остался весьма доволен своей работой.
— Венера! Боттичеллиевская Венера! — Громогласно восхищался Мадам.
О том, что боттичеллиевская Венера была блондинкой — я тактично промолчала.
На обед пришлось довольствоваться предписанным правилами стаканом теплого молока. В общем-то, в этом ограничении был здравый смысл — посещение дамской комнаты в придворном наряде, предполагаю, было бы весьма сомнительным удовольствием, да и реакция на стресс у всех разная. Явившаяся в два по полудню пани Ядвига в этот раз ограничилась теорией, правда гоняла меня нещадно. Потом пришла очередь Молли, мистера Треверса и Эдмона, и если Молли и мистер Треверс работали все также уверенно и четко, то Эдмон нервничал, хоть и пытался не показывать вида. Закончив, он чуть виновато улыбнулся:
— Вы у меня первая! — И, заметив двусмысленность, тут же заторопился поправиться. — Первый раз делаю макияж для представления.
— И у вас замечательно вышло, — улыбнулась я ему.
Платье, туфли, перчатки, веер — маленький букетик ждал меня в холле. Пани Ядвига, внимательно осмотрев меня с ног до головы и удовлетворенно кивнула, так и не сказав ни слова. Мне подали шлейф, и я, длинно выдохнув, вышла из комнаты.
В этот раз в холле я оказалась одна, если не считать горничных и Бригиту, которые выглядывали в приоткрытую дверь, отчаянно надеясь, что их не заметят. Я подошла поближе, старательно делая вид, что никого не замечаю, и медленно повернулась так, чтобы они могли как следует рассмотреть и меня и платье. Дверь тихо прикрылась, но я успела уловить восхищенные вздохи и хихиканье. Надо отдать должное — после нескольких часов работы профессионалов выглядела я превосходно. На Изначальной, лишенной всех этих условностей, так тщательно готовились, пожалуй, только невесты. Впрочем, Несса рассказывала, что особым шиком среди Мейферских невест считалось выйти замуж в том же платье, в котором они были представлены ко двору. По неписанному правилу это могли себе позволить только те, кто вышел замуж в течение года после представления. Тетушка, оглядевшая холл перед тем, как начать спуск с лестницы, нахмурилась.
— Сандерс, мистер Файн не оставлял сообщений?
— Нет, миссис Дюбо, — отозвался дворецкий где-то за моей спиной, и я вздрогнула от неожиданности. Сандерс обладал уникальной способностью возникать ровно тогда, когда он был нужен, и неожиданно растворятся в пространстве, когда его присутствие было нежелательным.
— Это на него совсем непохоже, — тетушка покачала головой, сошла с последней ступеньке и устремилась ко мне.
— Тетушка, вы сегодня необыкновенны! — Я успела подать реплику первой.
Тетушка и правда была хороша, рядом с ней даже я чувствовала себя чуть ли не уланом императорского церемониального полка, на чей торжественный развод мы как-то ездили полюбоваться с Нессой.
Невысокая, скорее даже миниатюрная, сохранившая живость движений и мимики, она была одета в платье весьма популярного в этом сезоне Мейфере цвета «космического латте». «Оттенок белого цвета, представляющий собой усредненный цвет вселенной» не мог оставить равнодушным ни одну модницу, и конечно, оставил позади таких конкурентов, как «цвет сливочного мороженного», «цвет медвяной росы», «цвет морской ракушки» или даже «цвет белого призрака». По подолу и шлейфу струилась вышивка золотой нитью. Завершала тетушкин образ фамильная парюра из тиары, колье, серег и браслета: белое и желтое золото, обрамляющее изумруды и бриллианты. Я уже видела этот комплект пару дней назад, и тогда, разложенный на темно-синем, почти черном бархате, он вызывал восхищение. Теперь же, на тете Агате, парюра стала бесспорно красивым, но дополнением. Мою же шею, традиционно, украшала нитка белого жемчуга, а в уши были вставлены небольшие сережки с бриллиантами и я втайне порадовалась, что незамужним девицам не положены фамильные украшения — красота-красотой, а весили эти, кажущиеся воздушными, украшения весьма ощутимо.
— Просто я должна выгодно оттенять и подчеркивать твою юность и красоту, — рассмеялась польщенная тетушка.
Сандерс опять возник словно из ниоткуда, и, открывая дверь, сообщил хорошо поставленным голосом:
— Мистер Файн.
— Наконец-то! — Всплеснула руками тетушка.
— Простите, дамы! — Покаялся Рауль, входя в холл. Впрочем, в его тоне не было ни капли раскаяния. — Неотложные дела.
И опять у меня возникло ощущение, что мы участвуем в свадебной постановке, в которой Рауль играет роль жениха. Он выглядел, как классический принц из детских сказок, что так любят смотреть по галавиденью маленькие девочки — в простом черном мундире с серебряными пуговицами спереди и на обшлагах, украшенных тонким серебряным кантом. Единственным украшением Рауля была синяя шейная орденская лента с темно-синим эмалевым крестом необычной формы, по центру которого, в неброском обрамлении синих дюнаитов, был выгравирован имперский герб.
И снова ставший уже привычным образ светского повесы пошел трещинами, и из под него появился совершенно незнакомый мне человек — буквы на кресте «Virtuti Militari» означали «Воинская доблесть», а крест этот можно было получить, только приняв участие в военных действиях. Нет, я была не слишком сведуща в имперских орденах, только вот в последнюю встречу с Петькой и Пашкой, сыновьями барона Хольм, они прожужжали нам с Соней этим крестом все уши. Я знала, что девизом ордена был «Rex et Patria» — «Король и отечество», что дюнаиты, украшающие крест, стоят целое состояние — монополия на добычу редкого синего драгоценного камня с уникальными свойствами, названного в честь синих глаз фрименов из эпической доколониальной саги «Дюна», принадлежала самому императору, и кавалер ордена, в случае наступления тяжелых времен, мог безбедно прожить, заменяя дюнаиты на камни попроще. Рауль, поймав меня за разглядыванием, вопросительно поднял бровь, и я, смутившись, как школьница, тут же отвела взгляд.
Рауль шагнул к тетушке, склонился над её рукой, потом развернулся ко мне, и по блеску его глаз я поняла, что вся эта подготовка была не зря.
— У меня просто нет слов! — Выдохнул Рауль, предлагая мне руку.
— Ничего страшного, — тетушка не сдержала смешок. — Я готова болтать за двоих! Ну что, так и будем топтаться у входа, или все-таки попробуем выйти?
Я подхватила букет из бутонов белых роз, обрамленных ветками с необычными листьями какого-то местного, мейферского, растения и осторожно двинулась к выходу.
— Настоящая женщина, — услышала я тихий смешок тетушки. — Видимо, решать, что именно оставить в руках, она будет уже во дворце.
— Женщина? — Тихий голос Рауля был недоуменным. — Но как же…
— Рауль-Рауль, — тетушка снова тихо засмеялась. — Некоторые фразы не стоит воспринимать буквально.
Я с трудом удержалась от того, чтобы не развернуться, и не кинуть злополучным букетом (или веером?) в этого бестактного хама! В этот момент я с отчетливой ясностью поняла, что для него ничего не изменилось — я по-прежнему казалась ему нескладным «Розовым фламинго». Это было очень неприятно осознавать, но еще неприятней было то, что в такой важный для меня момент мистер Файн не потрудился придержать свое замечание при себе. А ведь мне даже начало казаться, что я ему нравлюсь — наивная мечтательная дурочка! Он просто выполняет просьбу Ксава, достаточно обременительную, кстати, для него просьбу, и мне стоит помнить об этом, и не выдумывать себе никаких глупостей.
