Тьма сдесь практически победила и в самом её конце, в тёмно-фиолетовом свете единственного деревца, выделялись из мрака багровые глаза Цербера. Своей тушей он загораживал нужный мне арочный проход. Он сидел так плотно, что протиснуться с боков не было ни шанса. Я взял несколько ячменных пироженных и кинул подальше от входа. Как только тварь кинулась к печенью — я вбежал в чудовищных размеров зал с круглым потолком в центре, который был украшен мозаиками и выдолбленной в потолке историей этих рек. Повезло псу, что звука всё так и не было и он не слышал мой хлюпающий по воде бег. Но не повезло тебе…кстати как тебя зовут? Мой брат простофиля не представил тебя.
— Его зо… — существо охваченное огнём, подходящим к вискам, вновь прервало скелета ударом по черепу- Мне кажется, что римлянин сам может за себя говорить, не так ли?
— Фавст. Добавлю, что квиритом, а не римлянином, можешь называть меня, ибо сейчас я не воюю и больше не собираюсь обнажать свой мечь. В делах с друзьями и временах мирных мы — Квириты. Римляне же для войны и иностранного представления.
— Тоже ссышь, как мой братец?
— Спустя десятки лет в армии и последнего случая со зверьком, я пришёл к понимаю, что этот мир имеет мало справедливости, а человеческая жизнь слишком хрупкая чтобы тратить её на разрушения и боль. Чтобы однажды человечество научилось жить вместе под знамёнами философии и любознательности к миру, и к каждой отдельной душе, нужен не гладиус, а разум и созидание. Они могут превратить гнев в благую энергию.
— О как…оказывается не огонь был в тебе, а влажный пар. Таких нежных греков как ты забило дорийское вторжение с севера и народы моря имея мечи, а не ”созидание”,— Капаней язвительно спародировал голос Фавста на этом слове, — основали новые города на руинах Греческих полисов и Микен. Ты как никто другой должен понимать, что цивилизации и законы изначально строят не на рассудительности и форумах, а на силе оружия. — Облакотившись на одну ногу и наклонившись к центуриону он смотрел ему в глаза и завершил фразу, надменно плюнул в сторону.
— К сожалению пока это так… — сомкнув губы центурион печально опустил голову, но ему быстро пришли оптимистичные мысли, которые расправели ему плечу и он завершил фразу, смотря оппоненту в глаза:
— Пока…Но без созидания и не будет никаких изменений. Пусть борьба за умы и идеи не столь очевидная сразу, не всегда быстрая, но существенная и более могущественная в перспективе и уж точно под взглядом вечности, чем военные кличи.
— Ох…А ты зови меня Капанеем…римлянин. — Он ехидно улыбнулся
— Я знаю. Ты уже не первый раз говоришь о себе в третьем лице
— Кхм…Так вот не повезло тебе римлянин, потому что если бы он на меня напал, то мог бы Капаней подарить тебе трофей в виде одной из псиных голов, хаха! Но ладно… Посередине зала была бездонная пропасть, а вокруг неё растекались воды словно запутанные нити пряжи. Воды делились и брали несколько направлений на разных уровнях и под разными углами. Я невольно воображал себе звуки журачнания рек и как они падают с разных высот, плещются и бегут дальше. По центру всех рек известнейший Стикс. Я не видел богиню по имени Стикс во плоти, но ходят слухи, что она олицевторяет ненависть. Она огибала другие реки семь раз и была зацикленной словно змея, пожирающяя свой хвост. Этих рек там было многое множество, они велики и разнообразны, но особо примечательны среди них четыре. Самая большая из всех и самая далекая от середины течет по кругу; она зовется Океаном. Навстречу ей, но по другую сторону от центра течет Ахеронт. Он течет по многим пустынным местностям, главным образом под землей, и заканчивается озером Ахерусиадой, куда отсылал Эак. Третья река берет начало между двумя первыми и достигает обширного места, пылающего жарким огнем и образует озеро, где бурлит вода с илом, размерами больше любого моря. Дальше она бежит по кругу, мутная и илистая и подходит вплотную к краю озера Ахерусиады, но не смешивается с его водами. Описав еще много кругов, она впадает в нижнюю часть Тартара. Имя этой реки — Флегетон, и она изрыгает наружу брызги своей лавы повсюду, где соприкасается с поверхностью. В противоположном от нее направлении четвертая река- сама Стикс. Притоком Стикса был Кокит. Он вёл в глубину, куда не дотягивался свет ни одного камня. С одной стороны я думал, что заключённые Тартара были бы отменными воинами в моей армии против богов, а сдругой стороны если бы они оттуда вырвались, то могли бы стать ещё большей занозой в заднице. Та тёмная бездна, которая настолько же далека от поверхности земли, насколько от земли небо так и не покидала мои мысли…Надо бы найти способ освободить тех древних чудовищ и всех божественных противников, чтобы обуздать их и встать во главе…Когда я ходил в том зале покругу и размышлял, что имея шапку невидимку Капаней мог бы спуститься в тартар и в действительности совершить всё задуманное я…я…вдруг заметил как между отвесными скалами было течение Ахерона, поднимающиеся снизу вверх нарушая любое привычное движение. Лодки по пересечению рек у меня не было и я вновь бродил вокруг чёрной бездны думая, что делать. Затем всматриваясь в неё, мой гений воскликнул, что нужно отправиться обратно в сад, cрубить дерево, cодрать с него кору и ветки, чтобы самому превратиться в лодку! В силу большой солёности и своих уникальных законов — река отправит меня вверх. Чтобы воплотить мой гениальный план в жизнь пришлось развернуться в тот сад. Никакой иной дороги не было и поняв это, я нещадно хвалил себя, что вязл несколько пироженных прозапас. Цербер сидел так же плотно как и в момент нашего знакомства, но я всё же нашёл лазейку, как перекинуть ему оставшееся печенье. Возможно я свернул на какую то другую дорожку, но на обратном пути заметил, что под каменными столбами арок росли едва сияющие разноцветные грибы и маленькие кустарники со сверкающими ягодами. С этой стороны я так же увидел садовые статуи Горгон, cобак, быков, и сипух, сопровождавших тёмную дорожку, освещённую редкими деревьями и цветами, росшими каждые три каламоса 42. В садовой пристройке я нашёл топоры и зубила. Но мне пришлось отложить своё строительство на несколько часов потому что моё тело вновь начинало разваливаться, а сжигать древесину я абсолютно не хотел. Так в полной тишене я сидел на земле
