представился проклятый. — Возможно, Герард рассказывал обо мне.
— Рассказывал, — стиснутый кулачок спрятать в складках юбки.
Собраться с силами, но не материализовывать сияние раньше срока.
Проклятый может заметить.
— Что ж, тогда нет нужды объяснять, зачем я здесь.
— Где мой муж?
Рука дрожала. Пустота и холод вытягивали силы, разрастались стремительно и Аверил казалось, что она сама, того и гляди, провалится в дыру эту, растворится там без следа, исчезнет, подобно запаху Герарда.
— Мёртв, — Рейнхарт откинул полу плаща, достал из кармана чёрного жилета маленькие часы, посмотрел на круглый циферблат. — И если у Дейтриха не возникло никаких незапланированных накладок, то не только он.
Возможно, если бы не косяк, Аверил всё-таки упала бы. Закрыла бы глаза и позволила пустоте поглотить себя.
Нельзя.
Даже думать об этом нельзя. Ни о смерти своей, ни о… его.
Проклятый поморщился с досадой, явно раздражённый непрекращавшимся плачем Веледы, и убрал часы обратно в карман. И Аверил, пользуясь тем, что Рейнхарт на секунду отвёл взгляд, вскинула руку, плеснула в мужчину сиянием, заставившим его отшатнуться, а сама бросилась мимо него в спальню.
Она должна успеть. Должна сделать хоть что-то, чтобы спасти Веледу.
Аверил ворвалась в комнату, метнулась к колыбельке, склонилась к дочери.
— Веледа, маленькая моя, всё хорошо… — руки тряслись, перед глазами всё плыло, и, видит божиня, как же тяжело совладать с этой слабостью, с отчаянием и болью, с желанием завыть в голос.
Ничего уже не будет хорошо.
Аверил попыталась взять притихшую было дочь на руки, но под ногами внезапно дрогнул пол и девушка, не удержавшись, пошатнулась, схватилась за бортик покачнувшейся кроватки. Что-то кольнуло между лопатками, на секунду опалило спину огнём, и слабость вдруг накрыла волной мощной, сокрушительной, ослепила, лишая жалких остатков сил. Колени подогнулись, надломились, словно хрупкая сухая веточка, и Аверил рухнула на пол, ничего не видя, но слыша, как Веледа заплакала снова.
— На что он рассчитывал? — голос проклятого, каплю удивлённый, исполненный скучающего сожаления, доносился откуда-то сверху, будто глас бога снисходил из небесной выси, смешивался с детским криком. — На что они все рассчитывают? Что сумеют обыграть тех, кто старше и опытнее, кто видел подобное уже множество раз? Что раз мы отворачиваемся демонстративно и до поры до времени закрываем на что-то глаза, то, значит, мы и впрямь ничего не видим и не слышим? Но мы видим и слышим… позволяем расслабиться, наиграться вдосталь, почувствовать свою безнаказанность, мнимую свободу, напиться ею допьяна… позволяем допустить оплошность, выдающую их с потрохами, недостойную истинных членов ордена… и они верят… Столько лет, столько поколений, а они всякий раз верят как в первый… каждый раз одно и то же, одно и то же…
Аверил не чувствовала тела, не чувствовала мира вокруг. Не получалось шевельнуть и пальцем, не получалось вздохнуть, а пол неожиданно исчез куда-то, оставив Аверил в пустоте безликой, бескрайней, что возникла не только внутри, но и снаружи, обступила со всех сторон, охотно принимая жертву. И плач дочери, отчаянный, разрывающий сердце, был последним, что Аверил слышала.
* * *
Беглый осмотр хибары, которую её хозяева при жизни величали домом, не занял много времени. Ещё меньше времени ушло на то, чтобы перерезать девице горло. Не то чтобы Рейнхарт не доверял исследовательским выкладкам собрата Салливана, обосновывающим теорию, что яд, убивающий членов ордена, столь же эффективно способен избавить и от укушенной ими лунной, скорее сказывалась многовековая привычка не полагаться полностью на чужие выводы, кем бы они ни были сделаны. Даже на выводы собратьев по кругу.
Но орущий, покрасневший от натуги ребёнок вынудил призадуматься.
Прежде девицы всегда оказывались на разных сроках беременности и зародыши в их утробах обычно Рейнхарта не заботили. Однако нынче — дело другое.
Досадно, конечно, что с Герардом промедлили настолько, что его лунная успела родить. Да и, судя по виду младенца, родила не вчера и не месяц назад.
И ещё досаднее, что приходится избавляться от целого поколения разом, тем самым лишая себя части силы, власти, бессмертия. Раздражающая слабость уже сейчас блуждала по телу призраком вечных грехов, заставляла кости старчески ныть, точно в преддверии смены погоды, напоминала о возрасте, который в иное время значения не имел. Что станет с кругом теперь, когда собратьев снова осталось только девять, когда бессмертие вновь начало таять медленно, но неумолимо?
Будут другие, не сейчас, так позже. Найдутся в свой час, как уже находились раньше, как находились всегда после понижения численности собратьев, пусть и чем дальше, тем сложнее разыскать будущих членов ордена, тем меньше их встречается в этой части света. Или всё дело в том, что, похоже, их кровные отцы стали много реже посещать этот мир? А между тем лунная зараза, мор похуже настоящего, и не думает вымирать вопреки всем усилиям старших, вопреки всем сделкам и договорам, и то, что произошло сегодня, лишь подтверждало, сколь лунные живучи, сколь одарены этой удивительной способностью находить и сбивать с пути истинного членов братства, где бы те ни оказывались.
Нужны дополнительные меры защиты.
И оружие против них.
И возможность лучше изучить противника тоже не помешала бы.
Перешагнув через тело девушки и лужу крови, Рейнхарт наклонился над колыбелькой, выпутал ребёнка из лишних пелёнок.
— Кажется, она назвала тебя Веледа… что ж, пусть будет Веледа. Посмотрим, пригодишься ли ты, раз уж ты есть.
Девочка наконец умолкла, настороженно глядя на Рейнхарта зелёными глазёнками. Поудобнее подхватив ребёнка, проклятый покинул дом.
Спустя несколько минут дом с глухим рокотом исчез в пасти разверзшейся земли, погребя вместе с собой мать Веледы. Та же участь постигла и тело собрата Герарда, получившего сначала ядовитую стрелу недалеко от места, которое он полагал вполне надёжным укрытием, а потом контрольным выстрелом перелом шейных позвонков — в отношении членов братства свёрнутая шея предполагалась более надёжным способом, нежели перерезанное горло. Передав ребёнка доверенному слуге, сопровождавшему Рейнхарта везде, где это только было возможно и допустимо, — впрочем, вскоре, вероятно, придётся с ним попрощаться, чем меньше людей и нелюдей будут знать о Веледе, тем лучше, — проклятый отправился к собрату Дейтриху.
Сказывалась многовековая привычка проверять результаты чужой деятельности. Особенно в деле столь тонком, деликатном почти. Особенно когда речь шла о собрате, которому ещё не приходилось убивать своих.
Торнстон — нелепая пустая оболочка посреди грядки под окнами собственного дома — мёртв, но его лунная ещё жива. Сжалась в комочек в углу комнаты — опять жалкая хибара на отшибе,
