не клади! Уважаю. Но и я не та Урсула, которую они запугивали всей семейкой. И не буду играть по правилам этого мира.
Мы расселись по залу — слева от меня опустился бледный Сигурд, которому поездка в карете далась с трудом. Я за него переживала и то и дело косилась в сторону студента, проверяя состояние. Мужчина держался! Справа Грей и Берт. Бастиан стоял у входа со своими гвардейцами, они о чем-то переговаривались. Питер ушел в другой конец зала.
Вывели Лютина с завязанными руками — брат был уставшим и потрепанным, но не избитым, как Берт — с выродка престижной семьи признание не выбивали.
Вышел судья, присаживаясь в кресло на возвышении. У него не было столько охраны, как у Бегонии. Мужчина окинул всех присутствующих покровительственным взглядом, постукивая непропорционально длинными пальцами по столешнице и изрек:
— Начинаем.
— Меня зовут Гаюс Корт. Сегодня я буду решать ваше запутанное дело, поскольку рина Бегония приболела. Она делегировала ответственность мне.
— Ваша честь, — я вскинула руку. — Начнем с меня. Я нашла четырех мужей, как и было велено.
Судья повернулся в мою сторону и осмотрел всех с прищуром, нервно поджав тонкие губы. В небольших глазах мелькнуло что-то. То ли страх, то ли раздражение. Хотя это могла быть и неприязнь. Не разобрать.
— Если вы того хотите, то хорошо, не смею спорить с женщиной, — кивнул он и уткнулся длинным носом в свои бумажки.
И это весь протест?
Первым высказаться вышел Бастиан. Пока шел, я из-под стула показала ему кулак и состроила морду кирпичом. Хоть бы ничего лишнего не ляпнул, с него станется.
— Признаете ли вы, что добровольно вступили в брак с риной Урсулой?
Бастиан застыл, метнул взгляд на меня, ожидая реакции и все-таки вымолвил, отведя глаза:
— Да.
— Это было по любви или по каким-то иным причинам?
— А какое это имеет отношение к делу?
— Вы выглядите запуганным, — фыркнул судья.
Я скрипнула зубами, метнула на мужа испепеляющий взгляд и, кажется, он почувствовал его и из-под фатина на шляпке — мужчина дернулся и быстренько выпалил:
— По любви, — аж головой стал кивать для пущей убедительности.
Гаюс посмотрел на меня недобро, поджал губы, но показания принял. А что ему еще оставалось? Вот такой суд мне точно больше нравится, чем прошлый.
— Да, и родословная у вас хорошая. Принимается! Следующий! — протараторил и бухнул молоточком.
Дальше пошел Сигурд, ему подняться помогли гвардейцы и усадили на стул в центре, хотя мужчина всячески храбрился, пытаясь отказаться от помощи. К нему никаких вопросов не возникло. Как и к Берту, все-таки садовник, под чьим именем он находился в этом мире, был пусть и обнищавшим, но аристократом.
А вот с Греем возникли проблемы.
— Мне не предоставили документов, подтверждающих ваше высокое происхождение. Вернее, тут написано, что вы родом из семьи низшего сословия, — пробубнил Гаюс, вскинув тонкую бровь.
Аж больно стало за моего Грея. Этот великий судья себя-то со стороны видел?
— Мои родители простые работяги, они живут в деревне недалеко от Кивии и я их обеспечиваю, — кивнул простодушный Грей.
— Рина Урсула, других мужей вы не нашли? — спросил довольным голосом судья и повернулся ко мне. — Значит, требования не выполнены в полной мере?
Я собиралась с силами, чтобы ответить что-то вразумительное, спасая свою задницу, но беда пришла, откуда уже и не ждали:
— Требования не выполнены, и я считаю, что это весомый аргумент к тому, чтобы судить ее, как мужчину, а моего сына Лютина освободить! Он хороший мальчик. Не преступник!
Я опешила. Повернулась к женщине, которая, вроде как, мать Урсулы. Жаль, что та не видела мой тяжелый взгляд.
— Вы ее мать и это приемлемое требование, в свете сложившейся ситуации, но я обязан дать рине Урсуле последний шанс. Если ли кто-то в зале суда со знатным именем, кто готов взять ее в жены прямо сегодня?
Ну вот и все. Моя песенка спета. Я уже в красках представила себя в кандалах и полосатой тюремной форме с заточкой в ботинке, делающую подкоп ложкой за туалетом в камере заключения, когда сбоку все-таки послышалось:
— Я готов. Я хочу в жены рину Урсулу.
Сначала не поняла, чей голос. А потом как поняла!
Сжала ткань до побеления пальцев. Поднялась с места, так грациозно, насколько позволяла широкая юбка. В душе бушевало раздражение. Я вскипела:
— Рин Питер, как у вас хватает наглости! После стольких моих попыток вы решили, что лучшая возможность сделать предложение — в зале суда в последний момент?!
— Это для вашего блага. Я не знал, что все так далеко зайдет. Сейчас для вас вариантов нет, — пробормотал пунцовый ректор, не поднимая глаз.
— Я отказываюсь! Рин Гаюс, женитесь вы на мне!
В зале суда воцарилась тишина. И длилась добрых пару минут. Потом все начали коситься на меня. А Питер стал настолько красным от стыда или злости, что, казалось, сейчас выбежит из помещения, хлопнув дверью.
— Но… э… я мужчина в возрасте, — оправдался судья, но зарделся и приосанился, поправляя мантию, — а что, понравился вам?
Я с сомнением его осмотрела. На безрыбье и рак рыба. А вдруг душа у него добрая? Хотя, судя по тому, что еще пару минут назад его восхищала возможность упрятать меня за решетку — мужичек не особо жалостливый. И женщин любит только тех, которые имеют к нему прямое отношение. То есть, никаких.
— Ну как вам сказать, — скривилась я, — если присмотреться с моего ракурса, волосы у вас… прикольные. И ноздри симметричные.
Судья призадумался.
— А симметричность ноздрей — это ваш критерий?
— Приходится искать хоть что-то позитивное.
— Да во мне вообще сплошной позитив. Есть вилла в столице и здесь, в Кивии, — принялся нахваливать себя Гаюс.
Вот тут-то я посмотрела на него более осмысленными глазами.
— Урсула, хватит! — воскликнул Питер, не выдержав прямого отказа, — я знаю, что провинился перед тобой, но… не заставляй меня говорить это.
— Говорить что? — хмыкнула я, скрестив руки под грудью.
Питер молчал, кусал губы, сдерживался, погрязнув в самокопании, но потом все же вскинул голову и впервые за день посмотрел на меня.
— Что ты нужна мне даже больше, чем я тебе.
Попался! Я так и знала!
Я выдержала драматичную паузу. Надо же было насладиться часом триумфа.
А тишина накалялась, все притихли, даже Патриция не смела пискнуть.
А я… а что я? Раскаявшийся Питер лучше, чем непонятный судья с сомнительной моралью. По крайней мере, ректор мне симпатичен. И пусть говорят, что вредные люди в
